Уход на второй круг

Светлая Марина

Раны. Шрамы. Швы. И россыпь веснушек по рукам и груди. Так солнце целует людей.

Каждым сантиметром тела — желанная. И хрустальная, не тронешь. Иначе ей будет больно.

Высшая степень близости — это глаза в глаза. Когда внутри, перемежаясь с ударами сердца, все еще отдается многократным эхом тихий Ксенькин голос: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».

— Я люблю тебя, — повторил за ней Глеб, обхватив ее лицо и зарывшись пальцами в волосы на затылке. Так близко, что космос ее радужек казался ему реальным.

— Я

тоже тебя люблю, — прошептала она, отдаваясь его ласке. Глупыми были прежние страхи. Нелепым — все надуманное. Комок, в который она себя собрала, разжался. На смену ему приходила слабость. Даже боль отступала. Он — ее обезболивающее. Как же раньше она не понимала?

— Любишь?

— Люблю.

— Правда?

— Правда-правда.

— Закрой глаза. Резаная, хромая… Закрой.

Ксения улыбнулась и послушно сделала то, о чем он попросил. Так просто теперь было делать то, что он просит. Так просто…

— Слепая… — шепнул он.

Сам снова зажмурился и, как она, слепой мелкими поцелуями покрывал ее лоб. Целовал веки, водил пальцами по мягким ресницам. Лепил ладонями и губами ее лицо. Шею. Чувствовал соль от слез. Плакала. Его вина. И его счастье, что его вина. И что подрагивание ее пульса — тоже его касаний творение.

— Я скучал, — пробормотал Глеб.

— Я тоже.

— И правда любишь?

— Люблю, — шепнула она в самые его губы. Провела ладонью по его груди. Свела с ума. Резаная, хромая… свела с ума.

Парамонов со стоном отстранился. Прижался лбом к ее лбу. Прикрыл глаза. И тихо рассмеялся:

— Ксёныч, трахаться пока нельзя. Могу читнуть Маяковского.

— Только не Маяковского!

— Не, ну ладно я! Этот тебе чем не угодил?

— Дразнится, — рассмеялась Ксения.

— Он исключительно серьезен! — возмутился Глеб.

— Тогда читай, — смирилась она.

Его очередь ершиться:

— Не буду, тебе не нравится.

— Я этого не говорила!

— Не говорила, — его очередь смиряться. И, смирившись, он поцеловал ее щеку и тихо спросил: — Устала? Хочешь лечь?

— Сначала кольцо, потом лягу, — заявила Ксения тоном, не терпящим возражений. Успокаиваясь. Понимая — черт подери, он ведь и правда его купил!

— Ты же не хотела кольцо!

— Этого я тоже не говорила, — вздохнула она и протянула: — Ну пожалуйста…

Глеб нахмурился. Сдвинул брови. В сумерках, сгустившихся в комнате, нашел ее ладонь и прошептал:

— Сначала скажи, в чем я облажался. Почему так паршиво начал?

— Так не бывает, чтобы кто-то один был виноват во всем случившемся.

— Ты злилась.

— А ты сам не понимаешь, что мой вид и самочувствие совершенно не сочетаются с хризантемами и предложением руки и сердца? — устало возмутилась Ксения.

Сказанное проникало в голову медленно. Осознавалось с трудом, но, осознавшись, заставило эту самую черноволосую стриженную голову хрюкнуть. Прозвучало явственно. Парамонов подавился смешком.

— То есть про слона ты серьезно? И все остальное… тоже? Выбивается из стереотипа?

— Совсем, — ее взгляд снова стал грустным.

Его — напротив, наполнился теплом. Он взял ее ладонь, поднес к губам, коснулся ими пальцев. И снова посмотрел на нее.

— Ксёныч… Какая же ты все-таки девочка у меня. Надо было тебе шов рюшами оформить.

— Так где мое кольцо? — нетерпеливо спросила она, пожимая его руку.

— Я сейчас!

Глеб вскочил на ноги, метнулся к выключателю, клацнул им, отчего комната наполнилась светом, прекратив их блуждание в сумерках. Они нашли друг друга. Увидели. Теперь не время для размытых очертаний. Время называть вещи своими именами.

Подошел к тумбочке у кровати. Выдвинул ящик. Достал крошечную деревянную коробочку, напоминающую маленький сундучок. Погладил ее пальцем и улыбнулся. С той же задумчивой улыбкой подошел к Ксении. Негромко хмыкнул, стал на одно колено, протянул ей заветную коробочку. И с давно знакомой ей реттбатлеровской усмешкой проговорил:

— Так что, дражайшая моя Ксения Викторовна? Возьмешь ты в мужья бывшего имбирного водопроводчика из скорой помощи? Алкаша и разгильдяя?

— Возьму, — торопливо сказала она и открыла шкатулку. Долго рассматривала перстень, покоившийся на лавандовой подушечке, среди мелких засушенных цветков, — квадратный розовый рубин необычной огранки в белом золоте. Непривычно. Красиво. Волнующе. Она думала, что и забыла, как волноваться. Волноваться от счастья.

Наконец, Ксения вынула кольцо и протянула Глебу. Он перехватил его. Поймал ее ладошку. И надел на палец. После чего неспешно всматривался в то, что получилось. Ей подходило. Ее кольцо. Пусть и непохожее на такие, с какими принято делать предложение.

— И будешь моей женой… — проговорил Парамонов.

— Буду, — кивнула она, тоже рассматривая собственную руку с его кольцом на пальце. — Красивое… Мне очень нравится.

— А мне ты нравишься. В нем, — он снова поднял ее ладонь и поцеловал. — Следующим пунктом программы значилось твое горизонтальное положение, помнишь?

— Помню.

— А потом я накормлю тебя ужином. Не бог весть каким, но я постараюсь. Позже мы ляжем спать. Я буду обнимать тебя, пока не заснешь, а потом переберусь на раскладушку — чтобы ничего тебе не повредить случайно во сне. Утром ты обязательно станешь ругать меня по этому поводу. И ворчать, что ты не убогая. Я с тобой соглашусь, а думать смогу только о том, что больше всего на свете жду, когда мы сможем заняться любовью. Чтобы ты это поняла, придется заткнуть тебе рот поцелуем. Тебе понравится. А завтрак мы попробуем приготовить вместе. И обязательно пройдемся на пирс, если не задождит. Но по прогнозу не обещали. Как думаешь, можно верить прогнозу?