Уходи! И точка...
Шрифт:
В первом попавшемся цветочном магазине ромашек не оказалось. Что хочешь бери! А вот ромашек нет! Понимая, что уже до назначенного времени осталось минут десять всего, забил по навигатору в телефоне маршрут до ближайшего цветочного, нарушая скоростной режим рванул в нужном направлении, и к театру прибыл с ромашками, но и с пятнадцатиминутным опозданием.
Паспорт потребовали на входе. Седая старушка с косой, уложенной гулькой на затылке, мельком взглянула на фотографию в нем, потом на меня — пристально, словно она подрабатывала в полиции на полставки.
— А деньги? Сколько я должен?
— Ты, дружок, в билетик-то загляни — по пригласительному идешь!
Что это значит, я совершенно не понял, но и спорить не стал — слишком уж у бабули был воинственный вид. Не нужно денег — целее будут! Хотел было спросить, куда дальше идти — здание было огромное снаружи, а уж внутри, особенно для того, кто в подобном заведении оказался впервые, просто лабиринт какой-то! Но входная дверь внезапно приоткрылась, в нее протиснулся мальчишка в огромных очках и с… ромашками! Правда, букетик был поменьше, чем у меня… Бабуля ласково проворковала ему из-за окна, меняясь до неузнаваемости и удивленно кося на мои ромашки:
— Коленька, нашел все-таки? Вот молодец наш! Беги-беги! Только минут десять как представление идет! Успеешь, внучок!
Пристроившись за Коленькой, я отправился в путь по лабиринту длинных коридоров с высоченными потолками, по каким-то переходам, по выложенному старинной плиткой с коричневыми узорами полу. Вдалеке были слышны голоса, как если бы где-то говорили в микрофоны. Когда они замолкали, раздавались звуки музыки, хлопки сотен ладошек, испуганные визги… Потом все смолкало, а когда высокий худой пацан по имени Николай, за которым я держался, остановился у неприметной двери, в тон стене, оббитой дощечкой, и осторожно приоткрыл ее, через его плечо попытался заглянуть — что же там происходит?
Он вошел и встал у стеночки в темноте. Я вошел следом, прикрыл дверь за собой. В зале сидели дети — просто море детей. И хоть никаких осветительных приборов в самом зале не горело, свет со сцены позволял разглядеть детей, сидящих в креслах, выстроенных в четкие прямые ряды. У некоторых из них на головах были надеты всевозможные светящиеся рожки-бантики, другие размахивали шариками, прикрепленными к длинным трубочкам, третьи ели сладкую вату. Но все они, как завороженные, смотрели на сцену.
На сцене шло представление. Переросток-Буратино в красном картонном колпачке и со съезжающим немного набок носом пытался сражаться с Кощеем на деревянных мечах под крики "УР-Р-РА! За Родину!", доносящиеся из невидимых глазу колонок. Детвора пищала от восторга, кровожадно требуя "долбануть его". Я, открыв рот, следил за разворачивающимся перед глазами действом. Потом Буратино долго куда-то шел — декорации крутились в центре сцены и показывали нам, зрителям, то лес, то горы, то пещеру с огромным кованым сундуком, то болото…
И вот когда, застревая по колено в болотной жиже, опираясь на палку, якобы
— Стой! Кто идет? — закричала она, выхватывая из-за плеча ружье.
— Не стреляйте, тетенька! — заверещал испуганный Буратино.
— За нарушение государственной границы неизвестный приговаривается к расстрелу! — выдала Кикимора, "передергивая" затвор своего орудия.
— Позвольте слово молвить, бабушка, — состарил кикимору-пограничницу на несколько десятилетий одним словом проказник-Буратино.
— В суде будешь молвить, — нахмурилась Кикимора, а потом вложила два пальца в рот и громко свистнула, вырывая у половины зала, в том числе и у меня, восхищенное "ВАУ!" Она и так умеет! Вот это девчонка!
Со всех сторон на свист выбежали похожие на нее, тоже зеленые, в мешках, париках и водорослях кикиморята, связали беднягу Буратино…
Поначалу я даже не замечал, что улыбаюсь — просто смотрел, просто пытался понять, в чем здесь смысл. Но потом, как-то захватило — да, по-детски, но весело, оригинально, с душой! Взрослые и дети на сцене выкладывались на все сто! И Вероника была лучше всех! А когда в самом конце она почти по-настоящему рыдала на сцене, признаваясь, что сделать ее доброй могут только ромашки, собранные на "заливном лугу, на восходе, в день летнего солнцестояния непременно принцем на белом коне" я, наконец, понял, зачем мне было приказано явиться именно с цветами!
По залу зашарил луч прожектора, кого-то разыскивая. Коля, стоявший чуть в стороне от меня, замахал руками, привлекая к себе внимание. Но тот, кто там, наверху, этим светом управлял, сначала почему-то увидел меня. Мне показалось, что зал замер, когда в яркий желтый луч попал я сам и мои ромашки. А потом луч "пошел" вдоль стены в направлении сцены и… я пошел за ним, словно привязанный! Абсолютно не уверенный в том, что поступаю правильно, но все равно идущий по проходу между креслами и стеной, по ступенькам на сцену, по самой сцене в направлении Кикиморы!
— Это мне? — зеленые ресницы ее взметнулись вверх, и я, конечно, на сто процентов уверен не был — свет там был специфический, вроде бы яркий, но в то же время, какой-то концентрированный что ли, все видно, но как-то странно видно, словно со стороны, словно издалека. Но мне все-таки показалось, что в ее глазах блеснули слезы!
— Тебе, — хрипло выдохнул я. К счастью мой хрип был слышен только ей — микрофона-то у меня не было.
— Какое счастье! — абсолютно искренне просияла Вероника. — Теперь я смогу стать человеком! Теперь я смогу быть счастливой! Спасибо тебе, принц заморский! Расколдовал ты меня!