Уходи! И точка...
Шрифт:
Агния знает, ЧТО я хочу спросить. Мне кажется, каждый раз, приходя к ним в гости, уже в тот момент, когда я появляюсь на пороге, моя подруга знает, ЧТО именно я хочу у нее узнать. Но я не спрашиваю сразу — не хочу, чтобы она решила, что я ради одного этого вопроса только приезжаю к ней. И она не говорит сама… А не говорит потому, что ее муж, всегда очень ласковый с нею, заботливый с ребенком, недовольно хмурится, если ловит нас на разговоре о Захаре. И только если Антон уходит, Агния шепотом рассказывает мне то немногое, что ей удается узнать. Я подозреваю, что от нее тоже скрывается информация! Потому что
Агния ничего не знает. Антон честно говорит, что обещал Захару ничего мне не рассказывать. Виталик и Елена Константиновна уже полгода не отвечают на мои звонки. И я обижалась! Поначалу я так обижалась на них всех! Я звонила в больницу! Я звонила лично доктору Шульцу! Узнала, что Захар Богданов через месяц после моего отъезда был выписан с незначительными улучшениями и отправился для дальнейшей реабилитации в другое медицинское заведение тоже в Германии. В какое, доктор Генрих Шульц не знал.
Спустя два месяца после приезда из Германии, я собиралась возвращаться туда, к нему! Я даже билет покупала. Дважды. И полетела бы! И нашла бы обязательно! Да только зачем? Понимание собственной ненужности появилось давно. Я не нужна ему. Ведь если бы нужна была, разве он поступал бы так со мною? Разве причинял бы мне столько боли? Разве так можно вообще?
Я до сих пор жила с этой болью в сердце. До сих пор любила. Все так же надеялась… И ждала.
— Так вот… Мы в воскресенье Катюшку крестить будем, хотим, чтобы ты крестной мамой была, — выхватываю я из рассказа Агнии, наверное, самое главное, оставив за пределами всё остальное. — Представляешь, это Антон предложил! Я, конечно, и сама собиралась тебя просить, но он взял и неожиданно предложил!
— Просто он тебя любит и, видимо, хотел сделать приятное, — и я очень рада за подругу! Они с Антоном — замечательная пара! В те дни, когда Агнии удается уговорить меня остаться у них на ужин, я, дико завидуя, весь вечер наблюдаю его заботу о жене, его возню с Катюшкой и Аликом — и этот контраст между внешностью грозного мощного мужика и поведением ласкового мужа и папочки просто завораживает!
— Ты согласна? — вижу, что Агнии приятны мои слова об Антоне — она прямо-такие трепещет вся — улыбается задумчиво и счастливо… Бывает же у людей счастье… И любовь бывает… По ним видно. Именно поэтому я стараюсь на ужин у них оставаться как можно реже — больно смотреть на то, как они воркуют, как обнимаются. Их взгляды влюбленные, жаркие, друг на друга украдкой бросаемые, ловить выше моих сил! У меня так никогда не было. У меня так никогда не будет…
Рев двигателя подъезжающей к дому машины заставил вынырнуть из моих грустных мыслей.
— Антон приехал! — заулыбалась Агния.
— Давай подержу ляльку, беги встречай мужа! — предлагаю ей.
Агнии дважды повторять не нужно — глаза загорелись, щечки раскраснелись — рада, что Антон вернулся, сразу видно!
— Так садись тогда на мое место… Да, вот так! Руки вперед! И держи под головку осторожно! Поняла?
— Агния, я же не в первый раз! Ну, что
Я прижала к себе пухленькое тельце, сладко пахнущее, теплое и стала разглядывать милое личико, безмятежное, белокожее, такое нежное, что аж дух захватывало! Смотреть на то, как побежавшая к воротам Агния встречает Антона мне было нельзя — зависть с ума сводила! Они так искренне радовались друг другу, что никаких сомнений в их чувствах у меня не было. И я даже догадывалась, что при мне они еще немного сдерживаются! А без меня, наверное, совсем целоваться не прекращают, несмотря на то, что у них полон дом мальчишек!
За воротами было слышно, как Антон что-то говорит Агнии, как хлопают дверцы машины, как она тихонько смеется и что-то, напоминающее по звуку обертку для цветов, шелестит в чьих-то руках. Снова цветы ей купил! Хм, вот ненормальный! Только что подруга показывала вчерашний букет, якобы подаренный без повода. И снова… Да-а, попробуй тут не позавидуй! Даже смотреть не буду — сейчас снова обниматься будут на пороге…
Сосредоточилась на девочке, погладила пальцем мягкую, покрытую белым пушком, щечку. Она тут же причмокнула и потянулась ротиком в сторону моего пальца! Смешная! Не наелась, что ли? Руки сами, хоть опыта у меня и не было, знали, что делать — я стала покачивать ее, легонько поглаживая по спинке. Боже мой! Какая же она классная! Вот бы мне такую! Я бы…
— Вероника!
Негромкий голос оглушил, заставил замереть, затаив дыхание. Нет-нет, это мне кажется! Потому что я столько раз представляла себе! Потому что каждый раз, приезжая в дом Агнии и Антона, я представляю себе это! И в каких только вариациях я это не продумывала! И на крыльце он стоял, зовя меня. И на качелях этих, недавно установленных, сидел. И из дома, приоткрыв двери, выглядывал! Да я и раньше, казалось, в своем воображении слышала его голос не раз! Потом больная и расстроенная приезжала домой…
Но сейчас отчего-то неожиданно затряслись руки и, видимо, увидев или почувствов это, рядом вдруг оказалась Агния.
— Вероночка, милая, давай, давай ее сюда, — ворковала она, забирая ребенка. — Беги к нему!
К кому? К кому я должна бежать? Мне не верилось. Да и не могло же так быть! Или могло? Находясь в какой-то прострации, словно наблюдая со стороны за собой, я медленно подняла голову, скользнула взглядом по Антону, уже понимая, уже краем глаза улавливая, что он не один стоит у ворот на входе во двор! А потом, чувствуя, как сошедшее с ума сердце бешено стучит в груди, так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть — посмотрела на него!
Он стоял, оперевшись на два громоздких костыля, сильно похудевший, бледный… Антон страховал, придерживая сзади за спину. ОН СТОЯЛ сам!
Я вскочила с качелей… Только идти не смогла! Подумала только, что, к счастью, Агния успела забрать ребенка и безвольной куклой осела на тротуар…
Захар
В самолете я вспоминал тот Лёхин звонок…
… — Да, Лёха! Давай, вещай! Как там моя красавица? — Лёха звонил всегда ровно в восемь — у пацана бзик на пунктуальности. И это качество, конечно, само по себе классное, да только немного странное для шестнадцатилетнего парня. Впрочем, к восьми вечера я обычно освобождался и многочисленные процедуры тоже подходили к концу.