Уходимец
Шрифт:
Он осмотрел стоящих на берегу людей.
— Я не вижу среди вас Весеннего Быка и его семьи.
Ответил шаману не сын, а самый старший из подошедших:
— Байдару Весеннего Быка шторм выбросил на камни ещё по пути к тёплому берегу. Ещё одна семья погибла там, и три охотника со своими семьями не захотели возвращаться. С нами пришли люди из других родов. Могут ли они занять освободившиеся яранги?
— Хорошо, Кривой Торос. В яранге Весеннего Быка поселится Лунный Песец. Оказывается, я плохо выучил его раньше, надо учить заново. Он будет жить рядом со мной, чтобы в любое время приходить по моему зову.
Довольно молодой мужчина, кухлянка которого была обвешана амулетами сильнее, чем у остальных,
— В бывшей яранге Лунного песца живёт мой новый ученик — шаман указал на Романа. Когда мой народ покинул землю предков, я позвал его из-за края мира, и он пришёл, чтобы разделить моё горе на двоих. Остальные яранги можете занимать. Я закончил.
Переговорщики вернулись к байдарам, и разгрузка имущества возобновилась.
— Разве ты не хотел, чтобы они вернулись? — тихо спросил учителя Роман
— Конечно, хотел. Я рад их возвращению так, что от радости могу намочить штаны, не снимая и не заходя в воду. Но им это знать незачем. Один раз они уже ослушались меня, повторения я не хочу. Пусть вина крепче придавит им позвоночники, нам же спокойнее будет.
Машка села между ними, демонстративно зевнула, показав клыки, и захлопнула пасть со звуком, напоминающим лязг сработавшего медвежьего капкана. Пробегавшая мимо сука шарахнулась в сторону, к великому Машкиному удовольствию. Её задранный в зенит хвост победно дёрнулся.
— Роман, эти люди долго плыли и много дней не ели нормальной еды. Моих запасов не хватит, чтобы накормить досыта столько народу. Может быть, ты позволишь опустошить твою мясную яму?
Шишагов улыбнулся учителю:
— Неужели от того, что твои люди вернулись, я меньше стал человеком? Конечно, пусть берут!
— Тогда вечером будет праздник. Твоё место — слева от меня, увидишь, как умеют веселиться настоящие люди!
Заметив, что снующие между ярангами и берегом люди старательно огибают чужака и неизвестное чудовище (а может, двух чудовищ), Роман увёл Машку в ярангу. За тонкими кожаными стенками стоял разноголосый гомон, слышался детский плач, иногда доносились звуки собачьей драки. Кто-то стучит по дереву, видимо, поправляя каркас яранги. И Шишагову весь этот шум отчаянно давит на психику.
«Отвык. Давно отвык от шума, от суеты. Блин, до чего хреново-то! Хоть в тундру беги!»
В дверную покрышку заскреблись. Попросив Машу оставаться в яранге, Роман вышел наружу. Его ждал табунок улыбчивых молодух, самая бойкая из которых, теребя от волнения конец толстой длинной косы, протарахтела:
— Чужак, шаман сказал, у тебя можно взять мясо, открой нам яму!
Роман кивнул, поманил их рукой, и, отодвинув щеколду, откинул крышку над вкопанным в землю срубом.
— Какомэй! — удивилась молодка. Ещё бы, Роман, который терпеть не мог мяса с душком, построил на месте старой ямы настоящий ледник. Удивляясь столь неразумной трате сил и дерева, бабёнки стали проворно освобождать Романа от запасов мороженой оленины, унося мясо к котлам, установленным около верхней площадки. Оттуда уже тянуло запахом варёной моржатины, слышались раскаты женского смеха. Роман невольно залюбовался ловкими движениями невысоких, крепких женских тел.
«Пахнет от них, как от гусарского эскадрона в конном строю, и мордашки их круглые да плосколицые, вовсе не в моём вкусе, а всё равно завораживает — природа, сволочь, своего требует. А вот вливаться в их племя мне совсем — совсем не хочется». Когда ледник опустел, Роман старательно затянул обе кожаных запоны, закрыл крышку из тёсаных досок и убрался обратно в ярангу.
— То, что на тёплом берегу нет зимы, неправда, отец. Там бывают такие морозы, что деревья в лесах лопаются. Мы ведь не брали с собой зимней одежды. Когда ударили морозы, пришлось отнимать дома и одежду мягкотелых. Всю зиму мы жили под землёй, как евражки. Правда, зима там намного короче, чем у нас. Ели запасы слаборуких, охотились на зверей тёплого берега. Представляешь, там нет моржей, а оленьи стада редко бывают больше двух десятков голов, да. На морском берегу можно убить нерпу и похожего на неё зверя, только крупнее. Клыков нет, шкура хуже, и мясо невкусное. Но если голодный, набить живот можно.
Когда мы пришли, мягкотелые сбежали в леса, прятаться. Потом, когда поняли, что мы не собираемся уходить, начали приходить по ночам, пускали стрелы, пытались портить байдары. Убивали собак. Мы выследили и убили многих. Но они продолжали приходить по ночам. Их гораздо больше, чем нас, отец. Пусть они слабее, но мягкотелые больше не выходят драться на ровное место, они убегают в лес, выпустив две-три стрелы. А духи леса не любят настоящих людей, зато помогают слаборуким. Мы гонялись за ними до зимы, но не могли убить всех. Потом выпал снег, и по следам мы нашли их лесные убежища. Это была резня, отец. Пусть они и не настоящие люди, но своих детей и женщин бросить не смогли. И у остальных родов было то же самое, новости ходили по побережью, только это были одинаковые новости. Когда умерли мягкотелые, жившие на берегу, на наши стойбища стали нападать их соплеменники из дальних селений, и конца этому не было видно.
А ещё мне стал сниться наш берег, отец, и моржовая охота. Тундра снилась. Тогда я понял, каким глупцом оказался, ослушавшись тебя, и сильно побил старшую жену, дававшую дурные советы. Ты был прав, отец, наша земля здесь. Многие люди думали так. Но не все. Есть охотники, которым там понравилось, они решили остаться.
Когда льды освободили дорогу, Кривой Торос, я и Лунный Песец собрали родичей и всех желающих вернуться из родов, оставшихся на тёплом берегу, загрузили байдары и двинулись домой. Мы были как гуси, отец, вместе с ними мы следом за весной летели в нашу тундру. Ещё вернулись люди в стойбище Бешеной Собаки и на мыс Дохлого Кита. Прочие остались на тёплом берегу.
— Эй, чужак, дедушка сказал мне позвать тебя на праздник! — звонкий детский голос прервал Ромины размышления.
— Хорошо, я уже иду! — ответил Роман. Когда он выбрался из яранги, малолетнего гонца уже и след простыл. Маша осталась дома — не хватало ещё совместить праздник с массовым истреблением собак.
Люди расположились у подножия холма, прямо под площадкой для собраний. Кучками расселись у котлов с мясом, охотники, женщины, дети — все вперемешку. Каменный Медведь замахал рукой, подзывая Романа к своему котлу, похлопал по расстеленной на траве тюленьей шкуре.
Когда Шишагов уселся, Шаман обратился к народу:
— Пустой желудок гонит радость из сердца. Ешьте, люди, пейте, потом придёт время для разговоров!
Оказалось, женщины успели не только сварить мясо, в деревянных корытцах стояла мелко нарезанная зелень мать-и-мачехи, сдобренная неизбежным жиром. Старый, вернее теперь — старший шаман выбрал в котле кусок оленины, и сунул в руки ученику.
— Смотри, сколько народу вокруг, Роман!
Действительно, Рому увиденное проняло до печёнок. Вокруг рвали мясо, жевали и глотали десятки ртов, мелькали жирные руки, лоснились губы, около которых ножи отсекали куски зажатой в зубах моржатины. Трещали на крепких зубах хрящи. Незнакомые лица, чужие голоса со всех сторон. Слишком много, чтобы уследить за всеми. Зверь в Романе взревел, сигналя о возможной опасности. Рядом, в яранге, вскинулась на своей лежанке Машка. Роман зажал эмоции в кулак, начал размеренно дышать, заставляя себя успокоиться.