Ухожу на задание…
Шрифт:
Бросилась в лес, затянутый прозрачной зеленой дымкой. Он звенел весь от неистового ликования птиц. На полянах — веселая пестрота: распустились анемоны, хохлатки, гусиный лук. Восторженно слушала Женя звуки весны, сердцем впитывая весеннюю свежесть и красоту, испытывая удивительную обновленность.
Это ощущение радости и новизны так и осталось в ней, хотя вскоре опять наползли тучи, посыпалась с хмурого неба нудная морось. Но она знала, что это временно, что солнце опять засияет ликующе и горячо. И все реже вспоминала о прошлом, о своем разочаровании. А с той поры как возглавила бригаду, минувшие переживания потускнели,
Успехи и неудачи бригады, участка, всей стройки волновали и занимали ее теперь. Она нужна была своим шумливым девчатам. Даже смеяться стала часто. Прораб заметил это, сказал, что у нее потеплели глаза. Единственно, чего боялась она, — еще раз обмануться. Кто их знает, этих мужчин, — может, и правда не понимают они любовь, да и не нужна она им?! Лишь бы обзавестись квартирой, домовитой хозяйкой да жить в свое удовольствие… Нет, не все такие, на стройке она видела семьи, которые хоть и живут в трудных условиях, во и взаимное уважение у них, и любовь. Повезло людям: встретились, нашлись в этом большом и подвижном мире. Но много ли таких?
Разочароваться один раз — тяжело. Разочароваться дважды — можно вообще потерять веру. Инстинктивно опасаясь этого, Женя критически, даже слишком критически, оценивала всех, кто пытался завязать с ней знакомство. Наверно, среди них были вполне достойные люди, но ни один не пробудил в ней интереса. Светловолосый прапорщик оказался первым. Внешне он обычен, ничего особенного, однако Женя сразу угадала в нем такое, что она не могла бы объяснить посторонним, а для себя определила одним емким слоном — надежность.
Она увидела Сысоева издалека, он поднимало по просеке и еще не заметил ее среди кустов. С острым любопытством, возникшим вдруг в ней, разглядывала этого человека, который уже как-то коснулся ее судьбы и, может быть, надолго останется в ее жизни…
Опять отметила она полное отсутствие в нем чего-нибудь нарочитого, показного. Китель мешковат чуть-чуть, мог бы к портному обратиться. Брюки отутюжены старательно, умелой рукой. Но женщина ли?.. Нет, они сама гладят па службе. Даже специальные комнаты для этого есть в казармах… Фуражка у него по всем правилам: не сдвинута на затылок, не набекрень. А ведь жарко, в гору поднимался. Привык, значит, следить за собой. Но вот походка не очень красивая: шагает широко, крупно, а руками почти не машет, словно скованы руки… Сказать ему, что ли? Женя усмехнулась: придираюсь, выискиваю? А зачем? Чего уж в прятки играть и с ним, и с собой? Явилась на свидание — выходи.
Она поднялась с колоды, и Сысоев, заметив ее, ускорил шаг. Остановился рядом, раскрасневшийся, с мелкими капельками пота на лбу. Жене приятно было — к ней спешил. И эта улыбка, и сияющие, немного смущенные глаза — все для нее и из-за нее.
Олег протянул букетик цветов, таких редких по осеннему времени. Она хотела спросить, где достал их, и осеклась на полуслове, сообразив: вот почему рукой-то не размахивал, цветы эти слабенькие берег… Женя невольно качнулась к Олегу, на секунду прижалась щекой к его плечу.
— Это так хорошо! — сказала она. — Спасибо!
— Пожалуйста! — ответил Олег, обрадованный неожиданным порывом девушки и несколько удивленный тем, что маленький букетик (правда, найти ого удалось с трудом) вызвал
А раскраснелся Олег не столько от быстрой ходьбы, сколько от волнения. Для него, без труда шагавшего среди ночи по двадцать-тридцать километров с пограничным нарядом, пустяковой была эта сопочка с флагштоком и якорем на вершине. Волновался он так потому, что впервые в жизни, пожалуй, ощутил, где у него сердце. Заколотилось вдруг часто-часто. Судьба ого, что ли, решалась сегодня? Чего только не передумал Олег, Добираясь сюда из политотдела. Вдруг не придет Женя? А как держаться-то с ней наедине? Говорить о чем? Анекдоты рассказывать? Не силен он по этой части. Знал два-три, да и те, как назло, вылетели из головы.
Так получилось у Олега, что не имел он почти никакого опыта в обращении с девушками. В школе когда-то, еще в девятом классе, нравилась ему девочка-молдаванка, не весть как попавшая в их холодный северный город. Красные банты были всегда в иссиня-черных ее волосах. Жила она по соседству, с уроков иногда возвращались вместе. Она — болтушка, все время щебетала весело и быстро, он даже не улавливал половину. Вроде бы обалдевал от радости, особенно если она доверяла ему нести портфель. Потом ее семья исчезла столь же быстро и неожиданно, как и появилась. Отца девочки перебросили куда-то по службе. А Олег долго помнил чернявую девочку с бантами…
Когда служил срочную на заставе, на КПП, не было никакой возможности знакомиться, ходить на свидания. Некоторые шустрые ребята умудрялись, правда, заводить подружек, но большинство только переписывалось со своими землячками. А Олегу и писать некому было.
В школе прапорщиков жилось свободней, часто можно было ходить в город. Приятели познакомили Сысоева с одной ткачихой. Полная такая, улыбчивая, безобидная. Года на три старше Сысоева, замужем побывала, но выглядела очень даже молодо и подвижна была, как девчонка. Все ее на танцы тянуло. Но и за столом посидеть тоже любила, чтобы конфеты разные в вазе и торт красовался. С ней Сысоев чаевничать научился.
Ткачиха не скрывала, что Олег нравится ей, намекала полушутя насчет загса. И Сысоев привык заглядывать в уютную комнату. Особенно зимой, когда мороз гнал с улицы. Ни о чем серьезном он не задумывался. А она, когда приблизился выпуск, поставила вдруг вопрос ребром: что же ты, друг ситный, время напрасно тянешь? Не маленькая, чай, кое-чего отведала. Не хочешь расписываться — давай так поживем. Может, притремся.
Олег не знал, что и ответить. Обижать ее не хотел, а уж обманывать тем более. Сказал ей: «Хорошая ты, да, видно, не для меня». «А для кого? Для кого?» — истошно вырвалось у нее. «Не знаю, сама посмотри». — «Видеть я никого не хочу, кроме тебя!» Упала на диван и заплакала. Олег посидел рядом, без особого участия догладил ее горячие вздрагивающие плечи и ушел…
Вот такая была с ним история: если и любовная, то лишь с одной стороны. Для него ткачиха так и осталась хорошей знакомой, гостеприимной хозяйкой. А сейчас рядом с ним девушка, которая притягивала его, смущала красотой и серьезностью. Даже заговорила-то она не о пустяках, не о чем-то отвлеченном, а о своем деле, о стройке. Мастер у них очень тяжел на подъем. Пока давишь на него — шевелится. Ослабло давление — хоть трава не расти. Потормошили его — вот и потрудились сегодня удачно. И на завтра материал есть, рабочие места определены.