Ухожу на задание…
Шрифт:
— Завтра.
— Не получится. На завтра другие дела есть.
— Тогда послезавтра.
— Побеседуй с солдатами, которые слабо стреляли.
— Вот этого не хотелось бы, товарищ подполковник.
— Самолюбие?
— Хорошо беседовать, когда сам на высоте, а у меня не получилось.
— Не совсем получилось, Олег Иванович, так вернее. Главное, ты был рядом с солдатами на огневом рубеже. Они радуются и огорчаются, и ты тоже. Тебя со вниманием слушать будут.
— Есть у меня идея — кружок по обмену опытом лучших стрелков воссоздать. Помните, как раньше?
— Желающие найдутся?
— Я первый.
— Берись, Олег Иванович. Только не
— Кстати, товарищ подполковник, мысль о кружке пришла мне в голову еще до того, как умудрился послать пули за молоком. Так что не о себе думал…
Начальник политотдела кивнул и снова полуприкрыл глаза.
Дорога, петляя по склону сопки, поднималась к перевалу. С каждым поворотом, с каждой петлей расширялся горизонт, а вершины соседних сопок словно бы оседали, становились ниже. Шофер, знавший каждый изгиб шоссе, гнал машину быстро, за стеклом мелькали кусты, деревья, каменистые осыпи. Дербаносов подумал: опытный водитель не совершит ошибок на этой трудной, полной неожиданностей дороге. Но вот уйдет этот шофер в запас, руль доверят молодому шоферу, и придется первое время сидеть рядом с ним, объяснять особенности шоссе, предупреждать о крутых поворотах.
Так уж повелось: до определенного времени человек набирается знаний и опыта, познает цепу ошибок и неудач, приобретает мастерство, терпение, житейскую мудрость, а потом передает накопленные ценности тем, кто идет следом. Что шоссе — его можно освоить за несколько поездок, гораздо труднее вывести на самостоятельную дорогу политработника или командира, научить сложному мастерству воспитывать людей, руководить ими. Только собственного опыта, собственных знаний тут мало, нужны педагогические способности, большой такт. И очень хочется, чтобы новое поколение не повторяло тех срывов, которые были у старших.
Вот Олег Сысоев — политработник, можно сказать, прирожденный. Требовательность сочетается у него с участливостью, доброта — с принципиальностью. Люди к нему тянутся. А ошибку совершил почти такую же, какую допустил когда-то Дербаносов, будучи еще секретарем комсомольского бюро батальона. Товарищи тогда оказали ему доверие, избрали единогласно как активиста, отличника боевой в политической подготовка. В ту пору Дербаносов действительно хорошо водил бронетранспортер, метко стрелял из всех видов оружия, имевшегося в батальоне. Занятия в поле доставляли ему радость. А став секретарем, все чаще и чаще начал засиживаться в казарме. Днем бойцы учатся, а у Дербаносова текущие дела в канцелярии, в штабе, в политотделе. По вечерам — мероприятия, совещания, заседания, лекции. Постепенно привык получать сведения о жизни батальона из вторых рук, оценивать положение по бумагам, по отчетам.
Выехал раз на ночное занятие, попробовал стрелять — получилось хуже, чем сегодня у прапорщика. Это совсем отбило охоту бывать в поле, на стрельбище. Успокаивал себя: и без того, мол, забот много, только успевай крутиться. И успевал, управлялся вроде бы неплохо, но авторитет его среди комсомольцев почему-то спадал. Из многочисленного актива осталось несколько человек: те, которые любили поговорить, выступить, покритиковать. Ребята, конечно, хорошие, только когда доходило до конкретных дел, они оказывались где-то на втором плане. Получилось даже, что мысль проводить технические викторины зародилась в одной из рот, а в комсомольском бюро узнали об этом лишь после того, как первая викторина прошла.
У Дербаносова достало тогда
«А может, это ты не считаешься с ними, перестал понимать их запросы, интересы? — сказал замполит. И посоветовал: — В первой роте нынче занятия по защите от оружия массового поражения, иди потренируйся вместе со всеми». «Неловко, в норматив не уложусь», — признался Дербаносов. «Вот и позанимайся, зазорного в этом нет… И вообще: через день — в роту, во взвод. Чтобы вместе с солдатами от подъема до отбоя. Тогда все наладится…»
Совет, разумеется, был хороший, но не сразу понял Дербаносов всю его простую мудрость, не сразу преодолел внутреннее сопротивление: как это он, прошедший все ступени от рядового бойца до старшего сержанта, замещавший даже командира взвода, будет начинать все с азов, тренироваться вместо со стрижеными новичками.
И все же занимался, припоминал забытое, повторял пройденное, помогал солдатам и постепенно опять втянулся в жизнь подразделения. Узнал сильные и слабые стороны многих комсомольцев; волнения и заботы бойцов опять стали его заботами и волнениями. И уже не жаловался на недостаток интересных предложений, на нехватку активистов.
Наверно, каждый молодой политработник допускает в начале своего пути нечто подобное, и хорошо, если рядом окажется старший товарищ, поможет исправить ошибку. У Сысоева наступило, вероятно, такое время, и Дербаносову очень хотелось, чтобы прапорщик быстрее миновал трудный этап, чтобы раз и навсегда понял: настоящий политработником становится лишь тот, кто живет среди людей и для людей.
Поэтому и держал сейчас начальник политотдела своего молодого помощника под постоянным прицелом. Волю свою не навязывал, но на советы не скупился. Забота о контрольно-пропускном пункте, связь с шефами, поездки на заставы, на стрельбище — Сысоев не засиживался теперь в политотделе. Все время среди комсомольцев, среди молодежи — этого и добивался умудренный опытом подполковник.
10
Женя шла без дороги, по изреженному дубняку. Старых деревьев здесь почти не осталось — вырублены. Уцелели лишь тонкие деревца, да кое-где сохранились ветераны-инвалиды с изогнутыми, изуродованными стволами. Крона у них скособочена, сплюснута ураганными ветрами, налетавшими иногда с океана.
До встречи с Олегом еще порядочно времени, девушка не спешила, прогуливалась в свое удовольствие. Все на людях да на людях, хотелось и одной побыть, отрешиться от привычного будничного состояния. Ведь свидание! Забыла уже, когда и случалось такое.
Поднялась на лысую маковку невысокой сопки, где на груде больших камней растопырил могутные остроконечные лапы якорь, доставленный сюда с «Юпитера». Над ним трепетал на длинном шесте флаг стройки. Тут традиционное место свиданий, уже встретилась какая-то парочка. А Женя, как условились с Олегом, прошла дальше, на поляну, где весной и летом было много цветов. Отсюда видна бухта: голубое зеркало в карминном и золотистом обрамлении осенней тайги.
Девушка присела на шершавую колодину, с удовольствием вдохнула прохладный воздух, ощутив грибной запах преющей листвы, чуть заметный аромат увядшей травы. Здесь, на этой поляне, она встретила весной олененка. Без матери он, наверно, остался. Пятнистый и тонконогий, доверчиво выглядывал из кустов. Женя хотела приголубить его, но подумала: нет, не надо. Повадится ходить сюда, людей не станет остерегаться. Ну и нарвется на какого-нибудь негодяя.