Уилт
Шрифт:
– У них нет детей. Гаскелл – это доктор Прингшейм. Он биохимик и, если верить его жене, недоразвитый. – Инспектор задумчиво взглянул на Уилта. Пора было уже подумать о его официальном задержании.
– Я полагаю, вы не собираетесь сейчас признаться? – спросил он без особой надежды.
– Не собираюсь, – ответил Уилт.
– Я так и думал, – сказал инспектор. – Ладно, увезите его в участок. Я подъеду попозже.
Детективы взяли Уилта за руки. Это было последней каплей.
– Отпустите меня, –
– Уилт, – заорал инспектор Флинт. – Я даю вам последний шанс. Если вы будете сопротивляться, я сейчас же предъявлю вам обвинение в убийстве вашей жены.
Уилт сдался. Ничего другого ему не оставалось.
– Винт? – спросила Салли. – Ты же говорил про рулевое управление?
– Значит, я ошибся, – огрызнулся Гаскелл. – Это не рулевое управление. Винт сломался. Наверное, на него что-нибудь намоталось.
– Например?
– Например водоросли.
– Почему же ты не спустишься и не посмотришь?
– В этих очках? – спросил Гаскелл. – Я ж ничего не увижу.
– Ты же знаешь, я плавать не умею, – сказала Салли. – Из-за ноги.
– Я умею плавать, – сказала Ева.
– Мы обвяжем вас веревкой, вы не утонете, – обнадежил ее Гаскелл. – Нужно только нырнуть и пощупать, нет ли там чего внизу.
– Мы знаем, что там внизу, – съехидничала Салли. – Грязь.
– Вокруг винта, – уточнил Гаскелл. – И если там что есть, то надо снять.
Ева спустилась в каюту и надела бикини.
– Честно, Гаскелл, иногда я думаю, что ты это нарочно делаешь. Сначала рулевое управление, теперь винт.
– Ну, надо все проверить. Мы не можем стоять и прохлаждаться, – Гаскелл был явно раздражен. – Мне завтра утром надо быть в лаборатории.
– Об этом раньше надо было думать, – возразила Салли. – Теперь нам только не хватает проклятого Альбатроса<Действующее лицо «Поэмы о старом моряке» СТ.Колриджа >.
– По мне, так у нас уже есть один, – продолжал злиться Гаскелл. В этот момент Ева вышла из каюты, надевая купальную шапочку.
– Где веревка? – спросила она.
Заглянув в ящик, Гаскелл вытащил веревку и обвязал ею Евину талию. Ева перелезла через борт и плюхнулась в воду.
– Какая холодная! – взвизгнула она.
– Это из-за Гольфстрима, – объяснил Гаскелл. – Он сюда не доходит.
Ева немножко проплыла и встала на ноги.
– Здесь ужасно мелко и полно ила.
Держась за веревку, она обошла катер и стала шарить под кормой.
– Я ничего не нахожу, – крикнула она.
– Должно быть, подальше, – подсказал Гаскелл, глядя на нее. Ева погрузила голову в воду и нащупала руль.
– Это руль, – объяснил Гаскелл.
– Разумеется, – ответила Ева. – Сама вижу, я же не дурочка.
Она снова исчезла
– Здесь просто очень много ила. вот и все, – подтвердила она, вынырнув. – Грязь вдоль всего корпуса.
– Ничего удивительного, – заметил Гаскелл. – Мы ведь и застряли в грязи.
Ева снова нырнула, но и на валу ничего не обнаружила.
– Что я тебе говорила, – сказала Салли, когда они подняли Еву на борт. – Ты заставил ее туда лезть, просто чтобы посмотреть на нее в пластиковом бикини и в грязи. Иди сюда, крошка Боттичелли, Салли тебя помоет.
– О, Господи, – вздохнул Гаскелл. – Пенис, встающий из волн. – Он вернулся к двигателю. Может, забились шланги подачи горючего? Не похоже, но стоит попытаться. Не могут же они торчать в этой грязи вечно.
На верхней палубе Салли поливала Еву из шланга.
– Теперь нижнюю половину, дорогая, – сказала она, развязывая шнурок.
– Салли, не надо, Салли.
– Губки-крошки.
– Салли, вы просто невозможны.
Гаскелл сражался с гаечным ключом. Вся эта касательная терапия начинала на него действовать. И бикини тоже.
Тем временем директор техучилища изо всех сил старался умиротворить комиссию по образованию, которая требовала полного расследования практики найма на работу на отделении гуманитарных наук.
– Позвольте мне пояснить, – сказал он, набравшись терпения и оглядывая членов комиссии, представляющих деловые и общественные круги. – В Указе 1944 года об образовании сказано, что ученики должны освобождаться от своей основной работы и посещать дневные лекции в техучилище…
– Мы это знаем, – сказал строительный подрядчик, – как я то, что это пустая трата времени и денег. Стране было бы куда полезней, если бы им разрешили заниматься своим делом.
– Лекции, которые они посещают, – продолжил директор, не дожидаясь, когда вмешается какой-нибудь общественно-сознательный член комиссии, – профессионально ориентированы. Все, за исключением одного часа, одного обязательного часа, отведенного на гуманитарные науки. Основная трудность с гуманитарными науками в том, что никто толком не знает, что это такое.
– Гуманитарное образование означает, – вмешалась миссис Чэттервей, которая считала себя сторонницей прогрессивного образования, и выступая в этой роли, сделала немало, чтобы повысить уровень безграмотности в нескольких дотоле вполне благополучных начальных школах, – привитие социально обездоленным подросткам, прочных гуманитарных взглядов и развитие их культурного кругозора…
– Это означает, что их следует научить читать и писать, – сказал директор фирмы. – Какая польза от рабочих, не умеющих прочесть инструкцию.