Украденные ночи
Шрифт:
— Возможно, я их рассмотрю.
Он поднял меня на руки, закружил по комнате, а потом прижал к себе.
— Поставь меня на пол, — потребовала я. — Возможно, ты скоро поймешь, что твой хитроумный замысел по овладению плантацией Ашингтонов не так уж удачен.
— Любимая моя женушка, — насмешливо произнес он. — Ты мне угрожаешь? И что же ты собираешься предпринять? Составить мне конкуренцию? Выкупить плантацию Шоу? Я бы ничуть этому не удивился. Но вот что я тебе скажу. За три недели невозможно научиться выращивать чай даже по самым лучшим книжкам. Если ты на это рассчитываешь, ты заблуждаешься и обрекаешь себя на неудачу. Прибыльное
— Я не сомневаюсь, что он будет холить и лелеять мою плантацию, — ответила я.
— А она действительно нуждается и в любви, и в заботе.
Чем больше он надо мной насмехался, тем крепче становилась моя решимость. Я не стану сдаваться ни под каким предлогом. Впрочем, если быть совсем честной, я полюбила наши словесные баталии и с нетерпением ожидала вечера. К моему удовлетворению, его они тоже радовали и волновали.
В течение дня мы почти не виделись. Плантация занимала много акров, и Клинтон часто уезжал на рассвете и возвращался на закате. Я почти все время проводила на плантации Ашингтонов. Клитии нравилось со мной общаться, а Сет радовался интересу, проявляемому мной к семейному бизнесу. Если он и обижался на меня за то, что я унаследовала плантацию, которую он рассчитывал получить в собственное владение, то ничем себя не выдавал. Скорее всего, он знал о моем противостоянии Клинтону и втайне торжествовал.
Я вместе с ним объезжала плантацию. Иногда к нам присоединялась и Клития. Она была прекрасна и в европейских платьях, но больше всего ей шли полупрозрачные сари, искрящиеся золотыми и серебряными нитями и украшенные изящными вышивками. У нее были сари всех цветов, преимущественно пастельных тонов, которые очень шли к ее смуглой коже и черным волосам. Иногда мне хотелось просто молча смотреть на нее и восхищаться ее утонченной красотой.
От Сета я очень много узнавала о плантации и о том, какие работы выполняются в разные времена года. Мы вместе обходили плантацию и наблюдали за работающими на ней женщинами. Они бросали на меня любопытные взгляды, и я понимала, что интересую их не только как дочь своего отца, но и как жена Клинтона Шоу.
Мне казалось, их беспокоит будущее. Видимо, они были уверены, что рано или поздно их плантация перейдет к Клинтону. В поведении работников, которых я привыкла считать своими, и тех, кто был занят на плантации Клинтона, чувствовалась определенная разница. Его люди были намного усерднее. Клинтон вселял в них ужас, а люди моего отца никогда не боялись ни своего работодателя, ни Сета, хотя их уважение к нему не вызывало сомнений.
Клинтон был справедлив, но всем была известна присущая ему беспощадность. Я уже знала, что если мужчина или женщина нарушали установленный им кодекс поведения, их немедленно увольняли, и было бесполезно взывать о пощаде. Он объяснил мне, что закон необходимо неукоснительно соблюдать, поскольку любые исключения делают его бесполезным.
Однако факт оставался фактом — его плантация процветала, а плантация Ашингтонов едва сводила концы с концами. Доход, который она приносила, был слишком мал и не позволял вкладывать средства в плантацию, совершенствуя процесс выращивания чая.
Мне было интересно с Сетом, потому что, как и любой человек, сведущий в определенной области, он любил делиться своими знаниями с теми, кто ими не обладал. Он рассказывал мне о бедах, подстерегающих чайного плантатора, и о первых признаках приближающихся неприятностей. Одновременно он делился со мной горестными воспоминаниями о том, как на растения напала какая-то хворь, превращавшая кусты в мокрую бесформенную массу. Самым ужасным было то, что проявлялась эта болезнь тогда, когда растение уже невозможно было спасти.
Я обожала делиться с Клинтоном своими познаниями о щитовке, чайной тле и чайной моли. Он внимательно слушал меня, и на его губах играла надменная улыбка. Все неизменно заканчивалось тем, что он выстреливал в меня каким-нибудь вопросом, отвечая на который, я обнаруживала свое невежество. После этого он целовал меня, говорил, что боготворит меня и что подающая надежды чайная плантаторша волнует его не меньше, чем девушка, с которой он провел незабываемую ночь в Попугаячьей хижине.
Так и протекала моя жизнь в эти первые дни на Цейлоне. Я больше времени проводила в доме Сета и Клитии, чем в доме Клинтона. Я приезжала к ним каждое утро и очень много общалась как с Сетом, так и с Клитией, поскольку сестра не позволяла мне проводить целый день на плантации.
— Ты не знаешь нашего климата, — предостерегала она. — В середине дня тебе противопоказано находиться на улице, а выходить без шляпы ты вообще не должна никогда.
Я понимала, что она права, и с нетерпением ожидала наступления каждого нового дня, когда выезжала на плантацию с Сетом, а затем возвращалась домой, к сестре.
И еще был Ральф, который, похоже, очень ко мне привязался. Он обожал рассказывать фантастические истории о приключениях, в которых фигурировали змеи и слоны. У него был воображаемый друг, слон по имени Джамбо, потому что он слышал историю слона, который уехал в Англию жить в зоопарке. Этот слон был так велик, что его назвали Джамбо. Когда он взахлеб рассказывал нам свои истории, его темные глаза сияли. Мы с Клитией гуляли с ним в саду и по лесу. Именно в лесу разворачивалось действие большинства его историй. Он показал мне пальму, на стволе которой была вырезана буква «Р».
— Это мое дерево, — провозгласил он. — Когда никто не видит, оно оживает и разговаривает со мной. «Р» значит Ральф. Это вырезал Ашраф, чтобы дерево не забывало о том, что оно мое.
Похоже, Шебе не очень нравилась его дружба со мной. В ее присутствии мне всякий раз становилось не по себе. Я относила это на счет моего наследства. По ее мнению, плантация должна была достаться не мне, а ее ненаглядной Клитии. Ее преданность моей сестре могла сравниться только с любовью к Ральфу и была выше всяких похвал.
Однако я чувствовала, что она подслушивает наши с Клитией разговоры. А однажды я получила возможность в этом убедиться.
Мы с Клитией пили чай, который нам обычно подавали после ланча вместо привычного в Англии кофе.
— Клинтон говорит с тобой о плантации? — спросила Клития.
— О, его забавляет мой интерес. Он, наверное, думает, что скоро мне это все надоест.
— Сет до сих пор не успокоился. Он не знает, что у Клинтона на уме…
— Я уже говорила тебе, Клития, что решения тут принимаю я.
— Зная Клинтона…
— Ты еще меня не знаешь.
— Дело в том, Сэйра, что Сет без памяти любит эту плантацию. Это его жизнь. Когда он пришел работать к отцу и мы поженились, все выглядело так…
— Я понимаю. Успокойся. Я обещаю, что на этой плантации все останется, как прежде.
Она благодарно улыбнулась мне, и в этот момент меня охватило странное ощущение, что кто-то слушает наш разговор. Я резко обернулась. Дверь была приотворена. Мне почудилось, или она и в самом деле едва заметно шелохнулась?