Украденный залог
Шрифт:
— Так как же индусы, Антимах?
— Индусы? Ха-ха-ха! Индусы хорошие люди. Пусть придут!
Но тут сквозь хмельной туман Антимах понял, что сказал лишнее. Сразу помрачнев, он, шатаясь, направился к окну, путаясь в полах своего хитона и еще больше — в бессвязных фразах, которыми пытался сгладить непрошенную откровенность.
— Пусть придут! Воины Евкратида превратят их в кости. Люблю бараньи кости после обеда. Тьфу! Растерзай меня Цербер*, note 24 я хотел сказать, люблю женщин…
Note24
Цербер —
Дор задумался. Видимо, он рано начал разговор. Антимах еще недостаточно пьян. Но отступать теперь поздно. Нужно добавить к вину обиду.
— Наверное, скиф, которого ты подарил Евкратиду, был очень опытным воином, ты, кажется, говорил, он один напал на твой отряд и разгромил его?
— Ты слишком пьян, Дор. Скифский щенок свалился от первого удара моего меча. Саки устроили засаду. Их было раз в пять больше. Ты знаешь саков. Давай лучше выпьем еще.
— Я слышал, ты получил рану в этом походе. Ее тоже нанесли саки?
— Ты мало пьешь, Лор! Мало пьешь и много говоришь. Эту рану не мог нанести мне проклятый скиф. У него не было оружия. Когда он свалился у моих ног, у него нашли лишь вот этот нож, им нельзя зарезать даже свиньи.
Шатаясь, Антимах подошел к стене и стал шарить руками по развешанным там образцам трофейного оружия.
— Грязные гиены! Кто лазил здесь? Куда девался нож этого отродья Аида? Эй, кто там, я спрашиваю, где нож? — он заорал так, что поморщился даже терпеливый Дор.
В дверях появился дрожащий эконом.
— Никто не трогал оружия господина. Я сам слежу во время уборки…
— Замолчи, а то я перережу тебе глотку! Где нож?!
— Успокойся, Антимах, нож не стоит дикого крика. У меня болят уши.
— Где я живу? Это мой дом или нет? Меня могут обокрасть и заткнуть рот. Убирайся, скотина!
Последняя фраза относилась к эконому, который все еще стоял у двери, униженно согнувшись.
Дрожа от гнева, Антимах вернулся к столу. Аор не продолжал своих нападок. Другие мысли отвлекли его. Слишком много случайных и странных событий произошло за последнее время. Разбивается и сама склеивается ваза, изготовленная для индусского царя. Из прекрасной коллекции драгоценного оружия исчезает никому не нужный скифский бронзовый кинжал. Чья рука побывала здесь? Кто так неожиданно разрушил планы его врагов, вовремя подсунув фальшивую вазу, кто и зачем? И не связаны ли как-то между собой оба случая?
Антимах еще долго сетовал на свою судьбу, на нерадивых слуг и ленивых воинов. Только далеко за полночь он наконец заснул прямо на столе против Дора, уже кликнувшего сопровождающих его рабов. В последний раз окинув взглядом спящего Антимаха, Дор вдруг глубоко задумался и, придвинув к его плечу масленый светильник, остановил затуманившийся взгляд на небольшой золотой броши в форме львиной лапы. В центре ее сверкал небольшой алмаз. А сбоку приклеилась мутная капля вина. Алмаз всегда чист и тверд. Капля вина пьяна и непрочна. И так во всем. Жизнь всегда полна контрастов, а люди, окружающие его, Дора, чаше походят на темную каплю вина.
Даже на следующий день, слушая утренний доклад эконома, Дор все никак не мог отделаться от этой странной мысли. Два таких одинаковых и таких разных шарика, сжатых одной золотой лапой, все еще стояли перед его глазами. Рассеянно слушал он доклад эконома, все еще пытаясь найти связь между пропавшим кинжалом и разбитой вазой.
— …Раб, названный Аланом и подаренный нам Антимахом, вчера вечером напал на стражника, за что будет посажен в яму. Агрипон вернул долг в 200 оболов, взятый им у нас для покупки шерсти. Цены на рис…
— Постой, не трещи! О каком рабе ты говоришь?
— Раб, подаренный нам Антимахом и назначенный нами для работы в мастерской Аполонида. Цены на рис…
— Да подожди ты! Объясни толком, что случилось! Раб из мастерской скульптора? Раб, взятый в плен Антимахом?
Выслушав подробный доклад эконома обо всем происшедшем, Дор на мгновение задумался и вдруг, усмехнувшись про себя, кивнул эконому:
— Раба привести ко мне.
При Греко-Бактрийском дворе не соблюдались строгости этикета. В другой провинции царедворец посчитал бы оскорблением говорить с рабом, здесь же серые усталые глаза Дора мельком окинули юношу, многое увидев и оценив этим беглым взглядом знатока человеческих характеров.
Алан держался независимо, горечь недавнего унижения и тревога за себя и друга, брошенного в подвалы дворца, омрачали его лицо, но он весь подобрался, словно готовясь к новой схватке.
Дор заговорил медленно и веско, чуть прищурив глаза; — По нашим законам, раб, поднявший руку на свободного человека, карается смертью. Известно ли это тебе?
— Известно! Но если друг попадает в беду, должен ли человек помочь ему, по вашим законам?
Дор усмехнулся горячности и вызову, звучащим в смелом ответе.
— Человек — да, раб — нет. И кроме того, твой друг совершил государственное преступление. Он не уберег вазу, предназначенную в подарок чужеземному государю. Но дело не в этом. Ты смел и силен. Кроме того… — Лор помедлил, невольно вспомнив лицо Антимаха, когда тот говорил о «скифском щенке», — кроме того, ты, вероятно, очень «любишь» Антимаха Маракандского. Благодаря этому стечению обстоятельств ты сам сейчас сможешь выбрать между смертью и свободой.
— Я умею ценить свободу. Она человеку нужнее жизни.
— Мертвые свободнее всех нас, и все же дороже всего для человека свобода при жизни. Ты видишь это кольцо? Такие печатки носят только свободные граждане наших городов. Если ты выполнишь мое поручение, это кольцо станет твоим и раб Алан навсегда превратится в Аполонодора Артамитского, почетного гражданина нашего города…
В этот момент Алану вновь вспомнились родные горы. Он сможет стать гражданином великой сказочной Бактрианы… Он, ничтожный изгнанник родного племени!
Но сейчас же он вспомнил крик Узмета: