Укради меня у судьбы

Ночь Ева

А потом я без логики, без всяких предварительных мыслей делаю то, чего не понимаю. Два шага — и она очень близко. Стоит, не шевелясь. Не делает попыток отпрянуть. Не боится меня.

— Договорились, — произношу еле слышно и впиваюсь в её сочные губы. Не слишком нежно, но мне… нужно куда-то вытолкать адреналин и шок, что засели внутри. Спортивный клуб далеко, бегать в темноте я не желаю, а Ива — рядом.

Одно лишь касание — и взлетает вверх сумасшедший костёр. Дикий и средневековый. Не знаю, сжигали ли когда-то ведьмаков — не припомню, но

сейчас я горю так, что не прочь захватить с собой эту нежную изящную ведьму, что распаляет меня ещё больше своей неподвижной немотой и какой-то бессловесной покорностью.

24. Ива

Это было неожиданно. Кажется, я его раздражаю очень сильно. Но, оказывается, не только. Очень взрывоопасно. Этот поцелуй не похож на осторожное касание Никиты. О, мне теперь есть с чем сравнивать. На секунду я забываюсь. Меня накрывает его энергией, силой, неистовством, которые он вкладывает в движение губ. Это страшно и приятно.

Он не позволяет себе ничего лишнего. Лишь пальцы путаются в волосах да проходятся по лицу, будто Андрей меня изучает. Лёгкие, но уверенные касания.

Несколько томительных мгновений — и всё заканчивается. Кожа горит в местах соприкосновения с жёсткой щетиной мужчины. Губы пылают от слишком властного поцелуя. Трогаю их пальцами — будоражащий привкус, и кровь пульсирует толчками.

— Это скрепление договора, — голос у Андрея невозмутимый, но я вижу, как в такт дыханию приподнимается его грудь. Это Любимова выдаёт, но он не смущается. — Своеобразный брудершафт.

— Без спиртного? — кто меня за язык тянет?

Он приподнимает бровь. Немного иронично и с улыбкой. Она у него какая-то вымученно-усталая..

— Если ты нальёшь, я, пожалуй, не откажусь сделать пару глотков.

Я колеблюсь, переступаю с ноги на ногу.

— Поздно уже.

— Знаю. Но несколько минут туда или сюда — уже никакой разницы. Не бойся, я не буду тебя домогаться.

Я и не боюсь. Удивительный мужчина. Гремучая смесь. Взрывной характер. Злюка. Но… кажется, он мне нравится. Не только внешне. В нём — жизнь. Бурление и много событий. То, чего у меня никогда не было. Это привлекает.

Я веду его в библиотеку — тут рядом. И там я видела коньяк, кажется, и стаканы. Может, в доме ещё спиртное есть, но я не настолько досконально изучила кухню и кладовки, чтобы с уверенностью сказать, где хранится алкоголь. Разве что начатая Никитой бутылка вина. Но почему-то мне кажется, Любимову нужно нечто покрепче вина.

Он уверенно наливает коньяк сам. В два стакана — на донышко. Я беру стакан в руки, но пить не собираюсь. Просто поддержать компанию, раз ему приспичило. Странно, но мне не хочется его выгнать. Он… колючий, но уютный. И чёрные джинсы с футболкой на нём отлично сидят.

— Не пьёшь? — кивает на мой стакан. Я отрицательно качаю головой. — Правильно. Не нужно. Совсем не пьёшь? — уточняет, пытливо разглядывая меня из-под опущенных ресниц. Он немного расслабляется, делает маленький глоток.

— Можно сказать, совсем.

Глоток

вина, навязанный Никитой, всё же не даёт мне права сказать, что я не прикасаюсь к спиртному вообще.

— Сколько тебе лет, Ива?

Это не допрос. И даже не интерес, как мне кажется. Просто он вежлив. Не сидит молча. Развлекает меня по-своему.

— Двадцать шесть.

— Я думал, меньше.

Не ново. Многие думают, что мне и двадцати нет. Хотя «многие» — громко связано при моём уединённом образе жизни. Но я всё же не в монастыре прожила, приходилось сталкиваться с людьми. По большей части — с чиновниками да клиентами.

— А тебе? — надо же о чём-то говорить?

— Тридцать семь, — Любимов делает ещё глоток. Он не пьёт — потягивает. От такого количества даже опьянеть невозможно. — Зачем тебе Илюха мой? Он ведь сюда постоянно шастает. Проблемный подросток. Ему четырнадцать. У мальчиков в таком возрасте гормоны шалят.

Я невольно фыркаю.

— Ты боишься, что он меня… изнасилует? — мне даже в голову такое не приходило. Зато у Любимова, как посмотрю, мысли одна другой краше в голове бродят.

— Я боюсь, что он влюбится, — Андрей отставляет стакан. На дне ещё остаётся немного тёмного пойла. Трёт устало ладонями лицо, но вставать не спешит.

— Думаю, он приходит сюда не ради меня. Я человек новый. Он с Кудрявцевым общался. Может, дружил. Это он разрешил твоему сыну бывать в доме.

— Ладно. Будет день — будет пища. Мне нужно обо всём подумать без эмоций и не спеша. Ты позволишь мне завтра оглядеть «место преступления»? — показывает он пальцами кавычки. — Я приду с Катей в гости. Ребёнок хочет с тобой общаться. Если разрешишь, конечно.

Как-то это… стремительно. Но Любимов такой и есть. Резкий и бескомпромиссный. Не ходит вокруг да около. Не плетёт всякую чушь. Чётко и по делу все его слова. Почти. Поцелуй как-то не очень вписывается в картину его мрачной злости.

— Приходите. Ближе к вечеру. Днём я работаю. Часа в четыре. Ещё светло.

Он снова смотрит на меня. Удивление сквозит в его глазах и исчезает. Прячется в ресницах.

— До встречи, Ива, — поднимается он из кресла. — Я, наверное, тем же путём уйду. Проводи до дверей и закройся. На улицу не выходи. Я уже достаточно взрослый, чтобы шляться по чужим садам и лазать через забор. Справлюсь.

Он спускается вниз, я следую за ним. В дверях Андрей останавливается и протягивает руку:

— Дай свой телефон.

Властный приказ, но я ему подчиняюсь. Лезу в растянутую кофту, что накинула на плечи. Она старая и… ужасная. Зато удобная и с карманами.

Он забирает телефон из рук и вбивает цифры. Делает звонок. В кармане раздаётся резкая, без лишних изысков трель, похожая на сигнал бедствия или пожарную сирену. Не звучанием, а напряжённой тональностью. Да, у таких, как он, наверное, ни одной мелодии в памяти гаджета нет.

— Это мой номер. Мало ли. Звони в любое время.

— Зачем? — спрашиваю, не до конца понимая его действия.