Укради меня у судьбы
Шрифт:
У бабушки их три. Большие, в бархатных переплётах. А ещё пакет с отдельными фото. Свалены небрежно, как попало. Словно их собирались выкинуть в мусорку, да так и не донесли по какой-то причине.
Я долго не знала о существовании фотоснимков, пока однажды не наткнулась при уборке. Помню, даже пролистала несколько страниц. А затем бабушка их у меня забрала.
— Не нужно ворошить прошлое, Ива, — сказала она мне тогда. — Там нет ничего интересного или полезного. Так, слабость, не позволяющая выкинуть или отказаться от
Я всегда её слушалась. Но мне было любопытно. Однако, я вскоре забыла об этих альбомах: бабушка незаметно их перепрятала. Но тогда я думала: она всё же решилась их выкинуть.
Я нашла их уже после её смерти. Рассматривала пару вечеров. Кажется, там была и моя мать. Но я никого не знала, а расспросить уже было не у кого.
И вот сейчас почему-то захотелось снова пересмотреть снимки. Спокойно, не спеша. У меня есть время подумать и, возможно вспомнить хоть что-то.
Я привычно вставила ключ в замочную скважину и провернула его. Привычно толкнула дверь посильнее — она у меня немного перекошенная, заедает. Дверь привычно скрипнула и охнула. Я сделала шаг, чтобы переступить через порог.
Наверное, я вскрикнула. Может, поэтому рядом оказались и Жека, и Ираида Исааковна.
Я уезжала, оставив идеальный порядок. А сейчас… все вещи разбросаны, всё перерыто вверх дном. Словно смерч пролетел и перевернул всё, что здесь находилось.
У меня невольно выступили слёзы. Это… как будто сапогами по телу прошлись и впечатали с особой жестокостью каждый выступающий из каблука гвоздь. Словно осквернили храм — плюнули в душу.
Здесь всё, что мне дорого. А кто-то бездушный рылся, искал что-то.
— Ёханый бабай, — присвистнул Жека, и я сморгнула непрошенные слёзы. — Это ж кто тут так-то?..
— И вы, конечно, ничего не видели и не слышали? — оглядываю я вначале Идола, а затем Ираиду. Но лица у них настолько потрясённые, что я не знаю, чему верить.
Здесь же муха мимо не пролетит — обязательно её кто-нибудь зафиксирует. А здесь… кто-то пробрался и шумел. Переворачивал и топал. И вот стоят они, мои дотошные соседи, и смотрят на меня круглыми глазами.
Странно. А ещё — страшно. И, кажется мне, я догадываюсь, с чем это связано. Но что, что можно было искать здесь? В комнате, где никогда не было ничего по-настоящему ценного? Или всё же было, а я и не знала?..
29. Ива
Альбомы лежат почти на месте. Их ворошили, но, на первый взгляд, всё цело. И те, из пакета, вывалены небрежно, валяются веером. Я поспешно собираю их. Для того, кто тут рылся бездушно, старые фото не ценность. Это для меня они имеют хоть какое-то значение.
Тенью за мной в комнату вошли Ираида и Жека. Ираида стоит молча, как высохшее сто лет назад дерево. Глазами по комнате сухими водит. Странный у неё взгляд. Жека ругается матом и пытается понять, как же так.
— Я вчера напился. В
Он произносит это и взгляд его стекленеет. Губы беззвучно шевелятся. И тут подаёт голос Ираида Исааковна.
— И домой тебя каких-то два хмыря приволокли. Шумели, якобы ещё пили, а потом все остальные в отключку ушли.
— Что это значит? — спрашиваю я её. Голос мой звучит слабо. Я никак в себя прийти не могу от погрома в комнате.
— А то и значит. Думаю, все спали крепко.
— И вы? — задаю вопрос, уже зная ответ.
— И я. Чай не допила, свалилась. Ещё удивлялась утром. Я никогда не засыпаю за столом. Вот пока мы тут отсыпались, они и порылись, кроты беспардонные. Что искали? У вас же отродясь ничего ценного не водилось.
Сейчас совершенно немыслимо понять, что пропало. Да и пропало ли. Они могли ничего не найти. Знать бы, что им было нужно…
Я собираю альбомы. Сделаю так, как задумала. А разбирать вещи и наводить порядок буду позже. Отойду и решусь вернуться.
Ираида подходит ко мне. Проводит сухими пальцами по альбомам. А затем со вздохом садится на стул.
— Позволишь? — спрашивает, не убирая руку с голубого бархата. Я киваю, не в силах отвести взгляд от её костлявых пальцев, обтянутых пергаментной кожей.
Ираида Исааковна открывает альбом. Пальцы её пробегаются по снимкам, будто она на ощупь пытается воскресить в памяти лица людей, что застыли на старых фотографиях.
— Вот я, — показывает она на стройную черноволосую женщину, что радостно улыбается в камеру. — А вот твоя бабушка. Молодость… А это дед твой. Рано ушёл. А это мама твоя, Ива.
Я смотрю на фото белокурой девочки. Она похожа на меня в детстве. Или я на неё. Не одно лицо, но схожесть поразительная.
— А это она студентка. Хорошо училась. Умная очень. Может, ум её и сгубил.
Идол за спиной издаёт какие-то непонятные звуки. Я оборачиваюсь. Он стоит у стенки, прикрыв глаза. Бледный, пот течёт у него по виску.
— Тебе плохо? — спрашиваю тревожно.
— Нет, — мотает головой. — Накатило просто. Всё это страшно. Детство. Юность. Только вчера был молод и красив, а сегодня почти жизнь прошла.
— Может, ты перестанешь себя хоронить? — спрашиваю и мечтаю его встряхнуть. — Ты же молодой совсем.
— Совесть нечистая мучает, — по губам Ираиды проскальзывает и прячется в морщинах усмешка.
— Ну, ты… ведьма! Говори да не заговаривайся! — взвивается, как отпущенная пружина, Жека.
Я вдруг чувствую невероятно тяжёлую усталость. Осязаемую. Будто мне мешок с кирпичами за плечи положили, и я спиной каждое кирпичное ребро чувствую.
— Хватит ругаться, — булькает возмущённо только Идол. Ираида презрительно на него поглядывает и молчит. — Потом, без меня, ладно? Я хочу уехать и подумать. Оставьте меня, пожалуйста.