Укради меня у судьбы
Шрифт:
Жека стоит, хватает воздух ртом, а затем вылетает за дверь. Хлопает ею громко. Ираида всё так же сидит истуканчиком. Не спешит вставать.
— Да, — расклеивает она губы, — жила бы себе спокойно, как раньше. Нет, захотелось жизни понюхать. Вот теперь и расплата за всё. И вряд ли колесо это повернуть назад можно. Эх…
Она говорит тихо, голос у неё противный, режет по ушам, хочется заткнуть их и не слушать её откровений. Чересчур они болезненные.
— Это вы крали письма от нотариуса? — я точно ничего не знаю. Это всего лишь предположение.
— Да, — вздёргивает она подбородок и складывает губы в неизменную «розочку». — Не нужно оно тебе всё было, но что уж теперь. Пей до дна, Иванна. Не захотела предупреждений судьбы слышать, попробуй, каково оно — жить с открытым сердцем!
— Мило. Пафосно, — я бы ей поаплодировала, если бы чувствовала силы сделать это. — Не знаю только, идёт ли вам маска судьбы. Знаете?.. Я вернусь попозже. Может, к тому времени вы созреете, чтобы рассказать то, что до сих пор утаиваете. То, что я, наверное, должна бы знать, а не догадываться или пытаться добиться методом проб и ошибок.
Она не смущается. Смотрит на меня змеиным взглядом. И от этого становится ещё тяжелее: она действительно что-то знает, но по каким-то причинам не хочет говорить.
— А нужно ли оно тебе, Иванна? Выдержит ли твоё сердце? Примет ли правду? Захочет ли понять? Очень много вопросов. Но когда созреешь услышать ответы, приходи.
Ираида встаёт. Походка у неё сейчас не такая шаркающая. Будто, свалив груз на мои плечи, освободилась, почувствовала силу.
Я знаю её сто лет. Всю жизнь. А, оказывается, ничего не знаю.
Ираида Исааковна закрывает за собой дверь тихо. А я достаю телефон и звоню Репину.
— Никита? Забери меня, пожалуйста.
Я укладываю альбомы в большой пакет из супермаркета. Тяжело, но до лавочки я вполне способна дотащить груз прошлого. Но мне не приходится этого делать. В коридоре пакеты из моих рук забирает Идол. Молча.
— Ты, если что, звони, Вань, — говорит он уже на улице. — Плохой из меня товарищ, сама понимаешь, но вдруг чего надо — я всегда…
Я из сумочки достаю деньги. Хочу дать ему, но Идол оскорбляется. Я впервые вижу его таким непримиримым.
— Не нужно, Вань, — скулы у него сейчас острые-острые. Щетина с сединой отчётливее видна. — Ты больше не давай мне денег, ладно? Или по-другому… Если вдруг у тебя всё получится, вытащи меня отсюда. Вот так помоги. А денег больше не давай. Не надо. Жить хочу, — и такая страстная, тёмная тоска в этих двух последних словах, что невольно я отшатываюсь. Хочется обнять себя за плечи, спрятаться, чтобы не видеть незнакомого Жеку, что на миг прорывается наружу из-под маски знакомого лица.
— Я тебя вытяну. Обещаю, — идёт из глубины моего сердца. Я не вправе давать подобные обещания, но по-другому сейчас не могу.
— Ты не обещай, не надо, — у Идола блестят глаза. Он гладит меня по голове, как маленькую. — Не надо обещать. Просто сделай, если получится. А я буду знать, что ты хотела помочь мне. Это для меня важно, правда.
Возле
— Это за тобой, наверное, — у Идола немного дрожат губы. Я знаю, что не должна жалеть его, но всё равно жалею.
— Ива? — Никита выскакивает из машины. Лёгкий, стремительный. Грациозный, как молодой гепард. — Это твоё? — он подхватывает пакеты, будто они ничего не весят. Внимательно всматривается в Жеку.
Идол вдруг улыбается мне, по плечу гладит.
— Ваньк, а ты выросла. Глянь, какие молодые козлы вокруг тебя вьются. Если вдруг рога надо будет обломать, зови. Я мигом. По старой дружбе.
— Иди уже, боевой мой товарищ, справлюсь как-нибудь сама, — поддавшись порыву целую его в небритую щёку. Впервые в жизни целую мужчину сама. А затем сажусь рядом с Никитой. Машина тотчас же трогается.
— Это кто, Ива? — у Никиты взгляд слишком… странный. Будто он имеет на меня право и ревнует. Но этого просто не может быть.
— Это друг, — говорю твёрдо. — Очень хороший друг.
30. Андрей Любимов
Она приехала почти в четыре. Этот обломок аристократизма вещи в дом помог занести. Два больших пакета. Что в них? Ради чего она ездила в город? Вряд ли это продукты питания. Кажется, у Ивы прислуга есть. Но она не похожа на девушку, которая жила на всём готовом.
Я жду. Жду её звонка, если он будет. Она, наверное, устала. Я почему-то очень ярко представляю её осунувшееся лицо, глаза без блеска, губы уголками вниз. Наваждение. Слишком много Ивы в моей жизни, которая катится под откос в очень опасном направлении.
Наверное, ещё не поздно выпрямить крен. Взять штурвал в руки и повернуть свой корабль в безопасную гавань. Но я обещал. Не важно. Дело уже не в обещании, но проще так думать, обманывая себя.
Ива звонит через несколько минут. Наверное, даже вещи разобрать не успела.
— Если ничего не изменилось в ваших планах, приходите, — приглашает она без лишних слов.
— Мы придём, — отвечаю также кратко.
Кате словно подарок на день рождения сделали. Радуется, в ладоши хлопает. Что видит в ней ребёнок? Ива не кажется мне общительной. И вряд ли с детьми часто сталкивалась. Она больше напоминает мне молодое деревце, выросшее на обочине. Слишком тонкий ствол. Походя, любой может согнуть её стан и сломать. Обидеть и поиздеваться.
Нежная берёзка с хрупкими ветвями. Надо бы забор вокруг построить. А лучше — в другое место пересадить, где нет бездушных ног, что одним ударом могут переломить тонкий стан.
У Ивы калитка открыта. Какая беспечность.
— Проходите! — кажется, она на кухне. Катька несётся вперёд, как маленький тайфун.
— Ива! — кидается она к девушке, раскинув руки.
Девушка чуть отшатывается. От меня не ускользает её реакция. Что не так? Вроде бы они подружились? Или ей претят любые прикосновения?