Укради меня у судьбы
Шрифт:
— Поможешь? — спрашивает она, оборачиваясь ко мне.
Я осёл. Ей тяжело, наверное. Именно поэтому она их бросила здесь. Точнее, их бросил Репин. Она ему не позволила пройти дальше прихожей. И это почему-то радует до непонятного мне злорадства.
Я подхватываю пакеты и иду за девочками вслед. Катька подпрыгивает.
— Зелёный! Он весёлый! И розовый! Он кр-расивый!
— Значит, будет тебе розово-зелёное платье. Розочки и листочки.
Она заводит нас в комнату, где окна идут почти от потолка до пола. Здесь её рабочее место, — понимаю я с первого взгляда. Здесь
Ей бы стол пошире — этот мал совсем и неудобен. И для ниток нужны бы полки.
— Вот, смотри, какой цвет тебе нравится? — девочки уже в своём мире. Катька бродит как пьяная. Для неё это новое царство. — Выбирай оттенок розового и зелёного.
Кто бы сомневался. Моя дочь выбирает зелень поярче. Но, мне кажется, это беспроигрышный вариант для неё. У ребёнка уже есть вкус? Интуиция? Я над этим не задумывался.
— А розовый давай выберем понежнее, — мягко направляет её Ива. — Вот этот, что скажешь? А для отделки используем тот, который ты выбрала, — ловко забирает она из Катькиных ручонок ядовито-розовый моток.
— Я заплачу, — вот зачем, зачем я это брякнул?
Ива выпрямляется, бледнеет, словно я её ударил.
— Ну, да. Конечно же, — бормочет она и улыбается. Но не искренне и открыто, а холодно. Уходит в себя. Прячется. И между нами будто пропасть вырастает. Такая, что не перепрыгнуть, не перелезть.
Наверное, точно так происходит и у нас сыном, — приходит в голову мысль. Я что-то делаю не так — и ребёнок замыкается в себе. Я что-то говорю не то — и он сопротивляется. Выставляет иголки, как ёжик. Защищаются, как могут, от меня. Чтобы не ранил и не сделал больно.
Я хочу извиниться, но не успеваю: где-то там, в доме, шипит и завывает дурным голосом кот. Мы вздрагиваем. Катька пугается. Ива бледнеет. Пальцы её мнут подол летнего платья.
Снова воет кот, а затем что-то грохочет и бьётся.
— Подождите здесь, — говорю я девочкам и направляюсь к двери.
31. Ива
— Я боюсь, — прижимается ко мне Катя. — И за папу страшно. Может, мы тоже пойдём?
— Конечно, пойдём. Вместе веселее, — беру малышку за руку. Что там опять случилось? Кто обидел Василия?
В прихожей — картина маслом: злой Любимов и его напуганный до полусмерти сын. А чуть дальше — Никита. Ему что здесь нужно?
— Мальчик крутился вокруг твоего дома, — кивает Репин. — Всё хорошо, но я наступил на кота, — виновато улыбается и умильно брови «домиком» складывает. Ну, в общем, вот, — показывает он мне окровавленную руку, — цапнул, гад.
Василий сидит, прижав уши и показывая клыки. Два мальчика и кот наделали шуму на весь дом. Ещё и вазу напольную расколотили.
— Сторожевой кот Василий чужих не пускает, — холодно смотрю я Никите в лицо. Он здесь лишний. Кот шипит на него. И хвостом бьёт яростно.
— Сам ты гад! — неожиданно скалится старший ребёнок на Репина. Тот аж пятится от неожиданности. — Мне Ива разрешила приходить, а ты зачем вокруг дома шастал — не понятно!
Никита растерянно
— Ты что здесь забыл? — голос у Любимова опасно вибрирует. Даже мне хочется поёжиться. — Тебя приглашали? Если нет — на выход. И впредь, будь добр, звонить. Для нормальных культурных людей существует звонок.
— Я пришёл не к вам, господин Любимов. Если будет такая нужда вдруг, я запомнил ваш совет, как следует вести себя у ваших ворот, — он уже собрался. На лице — безмятежность. Никита рычать не собирается. Он просто спокоен, как тень отца Гамлета. — К тому же, сын ваш культуре не научен. Проник в дом, крадучись. Именно поэтому я вошёл сюда тихо. Было бы смешно и глупо звонить в дверь, когда в доме находится тот, кто зашёл в дом по непонятно какой причине.
В его словах есть логика. Если бы не одно «но». Илья сказал, что Никита шастал вокруг дома. Значит Илья его видел. Что искал Репин в моих владениях? Вряд ли пришёл розу с клумбы срезать или под окнами серенады петь. Всё это и напрягало, и пугало, и запутывало меня ещё больше.
— Давайте успокоимся, — призываю я мужчин к порядку. — Вы пугаете ребёнка, — прижимаю к боку оробевшую Катю. Она до сих пор молчит, хотя до этого я думала, что заставить её замолчать, — всё равно что воздуха лишить. — Ничего плохого не случилось, и ладно. Тебе нужно руку обработать, — обращаюсь к Никите. — Иди в ванную, вымой руки, а потом — на кухню.
Я направляюсь к самому дружелюбному месту в доме, роюсь в шкафчике, доставая перекись и противовоспалительную мазь. Любимовы рядом. Все. Садятся на стулья. Илья принюхивается к запахам. Глаза у него голодные.
Никита возвращается быстро. Он напряжён немного. Я обрабатываю ему руку.
— Если так пойдёт и дальше, я стану постоянным клиентом аптеки, — улыбаюсь невольно.
— Зато будут очень хорошие скидки, — Никите нравится, что с ним возятся.
— Ты бы в поликлинику сходил. Всё же это укус не совсем домашнего животного, — советую невольно.
— Будет причина — обязательно схожу.
— Тебе пора, Никита, — наблюдаю, как вянет его улыбка.
Он ждал, что я его пожалею и оставлю? Что его тянет сюда, как магнитом? Но спрашивать сейчас нет смысла. Потом. Исподволь. Рано или поздно он проболтается. Или скажет прямо.
— Пора, значит до свидания, Ива, — сдерживает он вздох и нехотя направляется вон.
Я провожаю его до двери. Смотрю вслед. Наблюдаю, как он уходит и закрывает за собой калитку. Я безумно устала, но Любимовых точно так же я выгнать не могу.
— Мы, наверное, тоже пойдём, — подаёт голос Андрей, но не делает попытки встать.
— Выпьем чаю и пойдёте, — говорю не оборачиваясь. Ставлю чайник. Слышу, как возится Катя. — Есть будешь? — кидаю взгляд на Илью. Тот набирает воздух в грудь, задерживает его и мотает головой. Неуверенно. У него не хватает духу признаться, что голоден. — Значит, будешь, — снова берусь за кастрюли.