Украина в глобальной политике
Шрифт:
Для сохранения не только независимости как таковой, но и собственных должностей, открывавших доступ к неограниченному обогащению, украинской элите необходимо было объяснить народу, зачем независимость нужна, то есть представить стройную, теоретически глубоко проработанную идеологию построения независимого украинского государства. Такой идеологией обладали только украинские националисты. Они, в свою очередь, были заинтересованы в союзе с посткомпартийной элитой, поскольку не обладали серьезной поддержкой в украинском обществе. Даже в перестроечную эпоху расцвета национальных движений в советских республиках украинские националисты вынуждены были назвать свое движение «Народный рух Украины за перестройку» (уже после суверенизации переименованный в просто «Народный рух Украины»), иначе – ограничившись только национальной идеей – они не могли рассчитывать даже на подобие массовости. Но и после этого совокупные усилия всех националистических организаций давали на первых выборах эпохи независимости 10–15 % голосов избирателей. Националисты оказывались в меньшинстве во всех органах власти и рисковали
Но у них было два преимущества. Во-первых, только они действительно боролись за независимость Украины и выработали идеологию, объясняющую ее необходимость. Во-вторых, в электоральном плане они пользовались поддержкой хорошо организованных и компактно сконцентрированных территориально избирателей трех областей Западной Украины: Львовской, Тернопольской, Ивано-Франковской – исторической Галиции. Иными словами, у них была собственная территориальная база, для управления которой лояльность националистов союзнику много значила.
Союз с националистами нес для бюрократии еще одну проблему – исторически националистическое движение зарождалось и развивалось в австрийской (после Первой мировой войны польской) Галиции и, в силу ряда исторических событий, которые мы не можем подробно рассмотреть в этой книге (в частности, геноцида галицких русин-русофилов, организованного в 1914–1917 годах австро-венгерскими властями и поддержанного галицкими русинами-украинофилами), носило русофобский характер. Кроме того, его адепты перед Второй мировой войной приняли нацистскую концепцию построения государства-нации, подчеркивали свою идеологическую идентичность с гитлеровским национал-социализмом, а в ходе Великой Отечественной войны массово пошли на службу в диверсионные (батальоны «Нахтигаль» и «Роланд» абверовского полка «Бранденбург»), вспомогательные (шуцманшафтбатальоны), боевые (дивизия СС «Галиция») и карательные («бригада Каминского») части вермахта, полиции и СС. При этом, независимо от конкретной части и ведомственной принадлежности, они зарекомендовали себя на временно оккупированных территориях СССР не как солдаты (известен лишь один фронтовой эпизод, закончившийся быстрым и полным разгромом дивизии «Галиция»), а исключительно как каратели и садисты. Теми же «талантами» отметились и националисты, входившие в формально независимые парамилитарные формирования. Данных о потерях германских войск в столкновениях с такими националистическими «партизанами» нет, зато они воевали с советскими партизанами и вдохновенно резали мирное население (например, в ходе Волынской резни 1943–1944 годов). Практику террора против мирного населения националисты-бандеровцы применяли в Западной Украине и после войны, пока к 1956 году их боевые отряды не были полностью уничтожены. Понятно, что идеологические наследники Гитлера и бандеровских убийц не могли пользоваться в советской Украине популярностью и публичный союз с ними таил для посткоммунистической бюрократии опасность лишиться общественной поддержки.
Однако украинские националисты образца 1991–1992 годов оказались людьми властолюбивыми и компромиссными. Во-первых, они согласились не оформлять свой союз с властью публично, формально оставаясь в оппозиции, но по принципиальным вопросам поддерживая власть своими голосами, а также идеологически окормляя ее. Во-вторых, они признали необходимость временного очеловечивания своей идеологии и истории. В результате в начале-середине 1990-х годов самые матерые националисты даже не заикались о героизации Бандеры, Шухевича и других коллаборантов, слишком уж ярко отметившихся на службе Гитлеру. В тот же ряд нерукопожатных попали и дивизия СС «Галиция», и вспомогательные полицейские формирования. Кроме того, были искусственно разведены Организация украинских националистов (ОУН) и ее боевой отряд – Украинская повстанческая армия (УПА). Признавая за последней совершение военных преступлений, в том числе зверских расправ с мирным населением, националисты утверждали, что ОУН – чисто политическая организация; она не несет ответственности за эксцессы, связанные с УПА, так как занималась едва ли не исключительно народным просвещением. Далее утверждалось, что большинство украинских «партизанских» формирований вовсе не принадлежали к УПА (которая иногда сотрудничала с гитлеровцами, хоть и против своей воли) и воевали единственно за независимость Украины против двух преступных режимов: гитлеровского и сталинского. Здесь на руку украинским националистам сыграли перестроечные мифы десталинизации, которые приписывали СССР бессистемный всеохватывающий террор и насчитывали десятки миллионов жертв этого террора (которых в реальности оказалось меньше миллиона за двадцать восемь лет, с 1925 по 1953 год).
Иными словами, в глазах общественности националисты предстали эдакими гуманитариями, не стремящимися во власть, а озабоченными лишь восстановлением исторической справедливости да развитием украинской национальной культуры. С учетом ментальности постсоветского населения Украины даже историческая концепция националистов в первые годы независимости была старательно зачищена от русофобии. По их версии, украинский народ всю свою историю боролся за независимость против бессмысленно угнетавших его национальные чувства русских царей и советской компартийной иерархии. А все рассказы о ксенофобии националистов якобы не соответствуют действительности. Обычным гражданам, не способным критически оценить распространяемые националистами мифы, внушалось, что нет ничего плохого в том, чтобы любить свою родину (правда, при этом родина незаметно подменялась нацией и государством, основанным на примате нации), свой язык (правда, при этом русскоязычным жителям Украины, которые
Таким образом, на почве совместного интереса (правда, вызванного разными причинами) к сохранению внезапно, непредвиденно, вопреки народной воле возникшего украинского государства постсоветская бюрократия и националисты заключили стратегический союз, в модернизированном виде просуществовавший до сегодняшнего дня.
Бюрократия получила от националистов идеологию независимости. Оказалось, независимость нужна потому, что столетиями украинский народ угнетали московские власти, высасывавшие из него все соки, чтобы получить ресурсы, необходимые для строительства империи (империю они, понятное дело, создавали от врожденной агрессивности). На первом этапе националистические идеологи еще считали необходимым сделать реверанс в сторону русского народа, который так же страдал от имперских властей. Но чем дальше, тем больше акценты смещались и внимание акцентировалось на том, что это «рабская психология» русских позволила строителям империи не только угнетать их самих, но и использовать русский народ для угнетения окружающих. Получалось, что русские сами виноваты не только в своих, но и в украинских проблемах.
В свою очередь, националисты получили от постсоветской бюрократии контроль над гуманитарным блоком в правительстве. Они полностью подчинили своему влиянию воспитание и образование подрастающего поколения, культуру, науку, а также воспитательную работу в силовых структурах. Их влияние на формирование и развитие государственной идеологии было определяющим.
С течением времени к концу 1990-х, благодаря кучмовской коррупционной приватизации, сформировался и оформился организационно украинский олигархат. Олигархи быстро перехватили у бюрократии рычаги управления страной. Если до середины 1990-х бюрократия решала, кто будет олигархом, то к концу столетия уже олигархи решали, кто и какой пост займет в системе государственной власти. Союз с националистами перешел от бюрократов к олигархам в неприкосновенности. В конце концов, олигархам тоже надо было на чем-то основывать свое право на господство на этой территории, а бизнес-конкуренции со стороны российских коллег они боялись даже больше, чем украинские провинциальные бюрократы – конкуренции управленческих навыков со своими московскими товарищами.
Украинский национализм процветал под бюрократической опекой и на олигархическом финансировании. И, очевидно, продолжение такой политики на протяжении тридцати-сорока лет позволило бы полностью переформатировать Украину под националистические стандарты. Постепенность и ненавязчивость внедрения новых смыслов, ползучая украинизация всех сфер общественной жизни (когда изменения происходили настолько незаметно, черепашьими шагами, что даже последующий переход количества в качество не замечался большинством населения) позволяли избежать активного сопротивления русскокультурных жителей постсоветской Украины (имевших численный перевес) и внедрить новые смыслы в сознание уже следующего поколения, которое должно было составить активное большинство после 2020 года.
Однако успехи национализации сыграли злую шутку с националистами. Пока их было относительно мало, на всех хватало и государственных бюджетных субсидий, и хлебных должностей. Но к концу 1990-х из школ вышло первое воспитанное в националистическом духе поколение, и оно тоже захотело приобщиться к пирогу. Однако ресурсы ведь не резиновые, на всех не хватало. Поэтому, с одной стороны, возникла радикально националистическая оппозиция кучмовскому режиму, который (с точки зрения этих деятелей) недостаточно радикально проводил украинизацию. А с другой – молодые радикальные националисты начали обвинять старших товарищей в соглашательстве, предательстве заветов предков (забвении таких «героев», как Бандера и Шухевич), а также в коррумпированности и нежелании делиться государственными синекурами. Противоречие можно было разрешить либо путем деолигархизации власти (с разделом имущества олигархов между националистами), либо путем резкого усиления национальной составляющей в политике, предполагающего увеличение количества доступных националистам должностей.
Уже при Кучме в безраздельное владение националистов перешел МИД. Тогда же националистическая журналистская молодежь оккупировала ньюс-румы ведущих СМИ и сферу политического консультирования. Однако наиболее лакомые куски в виде министерств финансово-экономического блока, губернаторских должностей, таможни и прочего остались в руках олигархически-бюрократической верхушки. Олигархически-бюрократически-националистический консенсус начал давать трещину. Одновременно неформальное националистическое движение резко радикализировалось, открыто приняло нацистскую идеологию и стало оказывать давление на системные «цивилизованные» националистические партии, на «националистов с человеческим лицом», которые также были вынуждены, чтобы не потерять опору в массах, быстро радикализироваться.