Украинский национализм: ликбез для русских
Шрифт:
15. К «единому советскому народу»
Очередное усиление русификаторской политики состоялось в 19401950-е гг., одновременно с присоединением к УССР западноукраинских земель, где существовало движение сопротивления. За это время сложилась ситуация, когда деятельность административных и партийных учреждений, делопроизводство, высшее, среднее и профессиональное образование осуществлялось на русском языке. Численность украинских школ сократилась до 20 %. В книгоиздательстве, радио, а позже и на телевидении также преобладала русскоязычная продукция. Украинская научная лексика корректировалась с целью сближения с русской терминологией и постепенного растворения. Внешние послабляющие моменты, т. н. «оттепели», для ситуации на украинском культурном «фронте» были лишь временными. Подобной «оттепелью» стало время руководства местной компартией Петра Шелеста (1963–1972), когда начали шире использовать украинский
Возрождение в Великую Отечественную имперских традиций, символики, риторики о «великом русском народе» имело логичным результатом общий продукт российских и украинских советских историков — «Тезисы о Воссоединении Украины с Россией», сформулированные по случаю 300-летия Переяславской рады (1954). Если до этого в учебниках шла речь о «присоединении» и реакционном характере царской России, то теперь этот момент назывался восстановлением утраченного древнерусского единства. Считалось, что все народы присоединились к Российской империи, бывшей ранее «тюрьмой народов», «добровольно» (и сегодня употребляется термин «добровольное вхождение»). В академическом плане фундаментом «воссоединения» была теория «древнерусской народности», которая лишь переформулировала дореволюционный тезис о триединой русской нации. Причиной «возникновения» украинцев в XIV в. (согласно советской хронологии) стал захват части древнерусских земель Литвой, что, видимо, повлекло за собой «порчу» части «истинно русского» населения. Если до этого в интерпретации украинской истории еще витал сдобренный более интенсивной классовой борьбой дух украинского социалиста-народника Грушевского, то теперь эта история окончательно выхолащивалась до исторического и окончательного решения Хмельницкого о «воссоединении».
В 1970-е гг. в национальном вопросе в СССР воцарилась концепция «формирования единого советского народа», которая означала на практике ускорение ассимилирующих процессов, одним из традиционных инструментов которых оставалась русификация. С тогдашней точки зрения, украинцы родились только для того, чтобы раствориться в русскоязычном советском пространстве. В Украине проводником русификаторской политики была республиканская компартия во главе с Владимиром Щербицким (1972–1985). Ослабление политики русификации совпадает с «перестройкой» и процессом очередного национального возрождения в Украине.
Некая теоретическая польза для Украины от советской власти была в «собирании украинских земель». Хотя ранее это «собирание» уже происходило — при УНР, уничтоженной Советами. В 1939 г. была присоединена к УССР Западная Украина, в 1940 г. — Южная Бессарабия и Северная Буковина. В 1954 г. был «подарен» Крым, который был лишь частично украинским и после депортации татар пребывал в разрухе (и до сих пор является дотационным регионом, но о Крыме подробнее — в следующей главе). Понятно, что Сталин, заслугой которого являются наибольшие за ХХ в. приращения Московского государства, делал это не из симпатии к украинцам, а с целью расширить свою империю. Новые части присоединялись к уже заранее подготовленным «национальным республикам» типа УССР, БССР, Молдавской АССР, повышенной в статусе до ССР. Каждая «воссоединенная» и «добровольно вошедшая» земля заплатила советскому режиму за свое «воссоединение» положенную кровавую дань — уничтожаемой интеллектуальной и экономической элитой, коллективизацией, репрессиями против широких масс населения: от расстрелов до депортаций. Заметим, что присоединения к Украине, осуществленные Сталиным, делались лишь за счет других государств, а по внутренним границам в пределах СССР ее скорее урезали — вопреки декларированным принципам «этнических границ».
За годы советской власти произошла индустриализация и урбанизация, из преимущественно аграрного региона Украина превратилась в индустриально-аграрный. Свыше 70 % ее населения теперь живет в городах. Получив при Хрущеве паспорта, украинские селяне все интенсивней стали перебираться в города, «поближе к цивилизации», что повлекло за собой выравнивание перекоса в социальной структуре украинского этноса: все больше его представителей привлекалось в различные ниши индустриального общества. Сегодня уже не скажешь, как в 1917 г., что украинцы — это крестьянский народ и малочисленная интеллигенция. Традиции аграрного общества, конечно, еще живы, даже в Украине ХХІ в.: это и наличие у большинства горожан «бабушки в селе», и их симпатии к садоводству и огородам, и сильные структуры кумовства и землячеств от рядовых граждан до власть предержащих — социальная инерция велика во всех изменяющихся обществах. Однако урбанизация не только массово привлекала украинцев в города и на заводы, но и в культурном плане растворяла их, ассимилируя в общесоюзном русскоязычном пролетарском пространстве. Они осваивали в городе «базовый русский» или начинали говорить
Поскольку советское государство ожидало (и желало) скорее гибели украинской культуры, чем ее возрождения, то оно, следовательно, не заботилось о сохранении украинского культурного стандарта, что подразумевало бы какую-то поддержку национального языка по мере социального роста и расширения кругозора его носителей. В социальных статусах украинцев сохранялась старая имперская иерархия: крестьяне-«хохлы» остались «хохлами», такими же хозяйственными, но туповатыми и хитрыми, более продвинутые «малороссы» стали «украинцами», «мазепинцы» превратились сначала в «петлюровцев», а потом в «бандеровцев». Как и сто лет назад, культурный и карьерный украинец должен был говорить по-русски, а украинский язык — это для бескультурных сельских жлобов и декоративной полупровинциальной украинской интеллигенции. Говорить по-украински — считалось унизительным социальным и культурным диагнозом второсортности человека. Делая карьеру, советский украинец «перерастал» украинский язык и начинал снисходительно смотреть на еще сохранивших его отсталых собратьев.
Еще одна сторона советской урбанизации — маргинализация, все более углубляющийся и расширяющийся упадок городской культуры. В пролетарской массе советская власть не развивала потребности культурно совершенствоваться, поскольку рабочий человек — это уже вершина развития, гегемон, мера всех вещей. Комфорт, чистота и вежливость — это привычки буржуазных высших классов. Поэтому вне производства такой человек обычно превращался в агрессивного хама, и даже в больших городах Украины нормой стали грязь, выбрасывание мусора из окон и загаженные лифты. (Поэтому сейчас так трудно приживаются у нас цивилизованные нормы человеческого общежития — от «родного» подъезда до общественного туалета.) Советский человек привыкал счастливо жить в дерьме, в загрязненной (им же) социальной и природной среде, а когда, с концом Союза, появилась возможность в дерьме не жить — он начал испытывать культурный шок и ностальгию по старым «славным» временам. Хамство как глобальное социальное явление — основное гуманитарное наследие советской власти. В этом плане многие и украинцы, и жители Украины других национальностей представляют собой население с искаженной системой ценностей: и те, и другие — «совки». Доводы о том, что СССР был сверхдержавой в области образования и науки, запускал ракеты в космос и т. д., - по меньшей мере, несерьезны, поскольку для этого потребовалось расстрелять миллионы, угробить сельское хозяйство, превратить страну в свинарник, а каждого человека — в потенциального вора и беспринципного приспособленца, воспитать десятки миллионов рабски послушных и по-дебильному этим же счастливых «маленьких людей- винтиков». Такой механизм достижение величия — одно из свойств российско-советской «цивилизации».
Многие страны, не запускавшие ракеты в космос, жили и живут гораздо более достойно с любой точки зрения. СССР унаследовал от старой России огромный комплекс неполноценности — желание быть сверхдержавой, не будучи способным предложить миру что-то более интересное, чем благосостояние и свобода, уже монополизированные «коварным» Западом. Пугать весь мир из космоса, бегая при том по земле без штанов, — вот стиль российско-советской сверхдержавы и особенность ее «цивилизации». Создавать великую культуру и науку на фундаменте бесправия, крови и хамства, раздувать мыльный пузырь величия за счет унижения человека, взращивать варварство, вооруженное атомной бомбой, — весьма сомнительное «продвижение» по пути прогресса.
Грустно и прискорбно, что взращенный комплекс неполноценности безболезненно передался «новой России», которая еще не может придумать какой-то новой сверхценной идеи (типа коммунизма), но, тем не менее, мечтает о возрождении, как минимум, российского имперского величия. Однако большинству россиян (если верить соцопросам) в этой атмосфере вполне комфортно; по телевизору бравые спецназовцы интенсивно «мочат» разнообразных неславян (похоже, Россия снова «вспряла ото сна» в естественных для себя проявлениях). Неужели старый французский просветитель Монтескье, писавший в XVIII в., что Россия в силу своих размеров просто не может избежать деспотизма, был прав навсегда?
Но вернемся к украинцам. Ассимиляция в больших городах к середине 80-х была еще слишком свежа, и поэтому в том же Киеве «перестройка» способствовала тому, что очень быстро не то выкристаллизовалась, не то возродилась украинская идентичность, которая держится на этнической памяти, ощущении украинского культурного единства и более хорошем образовании и кругозоре. Городская украинская культурная среда была подготовлена советской властью к билингвизму — двуязычию, при котором для разных сфер жизни и в общении с разными людьми используются разные языки: где-то — украинский, где-то — русский. Теперь (но, увы, не везде в русскоязычном украинском пространстве) показателем культурности человека становится правильность обоих используемых языков, и качественный, богатый украинский уже может служить предметом уважения к его носителю.