Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы
Шрифт:
1926 г. стал переломным в жизни автокефальной церкви. Среди автокефалистов начались аресты, в том числе лидеров церкви (В. Липковского, В. Потиенко, А. Ярещенко), ВПЦР была объявлена нелегальным органом, а ее помещение опечатано. ГПУ потребовало вычистить из нее антисоветские элементы [737] . Обвинения были классическими: связь с эмиграцией, политиканство антисоветского и националистического толка. Для преодоления кризиса и спасения церковной жизни с подачи властей в сентябре того же года в Киеве состоялось Совещание представителей всех епархий УАПЦ, которое должно было дать оценку деятельности ВПЦР [738] . Совещание выразило полную лояльность советской власти и признало все выдвинутые против ВПЦР обвинения. Состав ее был переизбран. В результате в декабре был утвержден Статут УАПЦ, но ее деятельность попала под контроль государства. Следующий шаг по ликвидации остатков ее независимости был предпринят осенью 1927 г.
737
Там же. Оп. 4. Д. 156. Л. 2; Оп. 3. Д. 235. Л. 49 об.; ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2318. Л. 49.
738
ЦГАОО У. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2318. Л. 49 об.
739
Мартирологія… С. 144.
После этого на несколько лет жизнь УАПЦ вошла в относительно спокойное русло. Хотя она испытывала на себе постоянное давление (обвинения в прессе, периодические аресты ее членов), но кампаний, подобных той, что была в 1926–1927 гг., не было вплоть до «великого перелома» 1930 г. Большевики выполнили свою задачу: УАПЦ была поставлена под контроль и шла по пути внутреннего разложения. Интересно отметить, что удар по ней по времени совпал с началом «литературной дискуссии» и борьбы с украинским национальным уклоном. Эти явления стали звеньями одной цепи и свидетельствовали о начале смены приоритетов в национальной политике и отношении к украинскому движению и «низовой» украинизации. О том, что УАПЦ стала заложницей национального фактора, свидетельствовало постоянное «замаливание грехов» ее новым руководством. Оно открещивалось от позиции своих предшественников – «зубров» церковной независимости, трактовавших автокефалию как абсолютную самостоятельность «не церкви украинской, а украинского народа» и стремившихся возродить его как «нацию». Новое руководство обещало преодолеть прежние ошибки и особенно уклон в национальном вопросе [740] . Но это уже ничего не могло изменить. Дальнейшая судьба УАПЦ полностью отразила судьбу украинского национального движения.
740
Церква й Життя. 1928. № 2 (7). С. 82, 102–103.
«Борьба украинской и русской культур»
Противостояние идентичностей
Строительство нации, конечно, не сводилось только к деятельности культурно-просветительских и прочих организаций и работе с населением. Насколько можно судить, и «культурная работа», и деятельность УАПЦ, как и прочие направления, по которым велось строительство национальной общности, включали в себя противодействие любым другим идеологиям, стремящимся утвердиться среди того же населения. К таковым, конечно, относилась коммунистическая идеология. Но, понимая невозможность и нежелательность борьбы со стоящим за ней государством, адепты национального движения поневоле были вынуждены мириться с ней и подстраиваться под нее. Они даже рассчитывали использовать свою лояльность к режиму для достижения поставленных целей.
К тому же со временем стало ясно, что менялась психология масс. Особенно это касалось молодежи, которая росла в новой обстановке и воспитывалась в советской школе. У националистов не оставалось иного пути, кроме как мимикрировать под советские «цвета». Члены подпольной учительской группировки (Волынь), целями которой были «Украинская крестьянская республика» и «Украина для украинцев», а наиболее приемлемыми методами борьбы – восстание и теракты, считали необходимым изучать (помимо Шевченко) труды Маркса, Энгельса и Ленина. «Почитание Ленина, – поясняли они на допросе, – будет доказывать, что мы не придерживаемся буржуазных взглядов, и привлечет к нам массы» [741] . Их объяснение весьма красноречиво говорит о настроениях крестьянства.
741
РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 127. Л. 260–262.
Но коммунистическая идеология была не единственной, которая противодействовала украинским националистам. На пути распространения украинской идентичности и украинских национальных ценностей продолжал стоять «русский конкурент». И пусть идеология общерусскости отвергалась новой властью и не рассматривалась ею как объединяющая и модернизационно-преобразующая, пусть она не имела вида теоретической концепции и существовала на уровне массового сознания, чувств, эмоций, ценностных ориентаций, пусть уже не носила наступательного характера, но именно она была главным препятствием на пути окончательного утверждения украинского проекта.
Советская власть и наличие «единственно правильной» идеологии не могли остановить начавшуюся еще в XIX в. борьбу идентичностей, поскольку «социальное» и «национальное» лежат в разных плоскостях общественного бытия и не могут полностью исключать или заменять друг друга. Выработанная большевиками формула, призванная разрешать подобные противоречия – «национальное по форме, социалистическое по содержанию», – могла работать лишь тогда, когда за социалистической составляющей была сила и историческая правда. Исчезли они – и советское, и постсоветское общество оказались один на один с другой частью формулы – «национальное по форме». А поскольку содержание не может (или не смогло) радикально изменить форму, а формы оставались разными, исключающими друг друга, то и события конца XX – начала XXI в. развиваются под лозунгом борьбы украинской и русской культур, национальных идентичностей и мировоззрений.
Это противоборство, получившее в партийных кругах название «борьбы двух культур», заняло все 1920-е гг., особенно громко заявив о себе после принятия на XII съезде РКП(б) нового курса национальной политики, направленного, помимо прочего, на поддержку национальных культур и всемерное содействие их развитию. Политика украинизации не только способствовала активизации культурного и национального строительства, но и подразумевала борьбу со всем, что этому препятствовало, то есть все с тем же общерусским сознанием, общерусской системой ценностей и неразрывно связанным с ними положением русского языка и русской культуры. Любое противодействие украинизации общественной жизни, культуры, искусства, госаппарата, партии и т. д., равно как и его обратная сторона – наличие государственнических взглядов, подразумевавших приоритетность интересов Союза ССР перед интересами отдельных республик, рассматривалось как великорусский, великодержавный шовинизм. С ним надо было вести непримиримую борьбу, публично изобличать его носителей и выкорчевывать его малейшие проявления. А «бой не на жизнь, а на смерть» великорусскому шовинизму объявил сам создатель пролетарского государства [742] .
742
См. об этом: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 214.
На протяжении всего десятилетия «великодержавный (великорусский) шовинизм» считался большевиками главной опасностью, что отражалось на национальной политике. Суть ее, по замыслу В. И. Ленина, должна была заключаться «не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывалось в жизни фактически». Нацией «большой» и «угнетающей» в данном конкретном случае являлись русские, которых и следовало поставить в неравное положение во имя интересов пролетарского интернационализма и преодоления «недоверия» и «подозрительности» к ним наций «угнетаемых» [743] .
743
Там же. С. 359.
Ленинские установки легли в основу партийных документов. Еще резолюция X съезда РКП(б) гласила: решить национальный вопрос можно только уничтожением хозяйственной, политической и культурной отсталости некоторых наций, «чтобы дать возможность отсталым народам догнать Центральную Россию и в государственном, и в культурном, и в хозяйственном отношениях». А поскольку «великорусская нация оказалась наиболее развитой», то и «фактическое неравенство» должно было быть «изжито путем оказания хозяйственной, политической и культурной помощи отсталым нациям и народностям» [744] . Естественно, все, кто не разделял такую точку зрения или не горел желанием ее воплощать на практике, превращались в великорусских или великодержавных шовинистов. Официальными установками часто пользовались националисты или те, кто свои личные интересы прикрывал национальными одеждами.
744
Сталин И. В. Соч. М., 1947. Т. 5. С. 36, 39.
Не будем останавливаться на причинах, заставивших большевиков действовать в национальном вопросе именно так, а не иначе, и выяснять, насколько этот курс носил объективный, а насколько субъективный, доктринальный характер. Но отметим, что, искусственно создавая для русских положение неравенства, большевики ставили в такое же положение и русскую культуру, а вместе с ней и определенную систему национальных, мировоззренческих ценностей, служившую важнейшей составляющей российской цивилизации как особого, не похожего на все другие, единого суперэтнического организма. Для стоящих перед партией глобалистских задач построения новой, коммунистической цивилизации русская культура как элемент, скрепляющий воедино шестую часть суши, утрачивала свое значение. В рамках глобального общества не имели принципиального значения и «уступки» «угнетающих» наций нациям «угнетаемым». Борьба с великодержавностью, равно как и создание для русскости неравноправного положения, в наибольшей степени способствовала становлению тех национальностей и культур, которые возникали на противопоставлении ей.