Украли солнце
Шрифт:
— Магдалина! — испуганно воскликнул Григорий.
— Правда, лёгких времён не бывает. — Магдалина смотрит на него, как на тяжело больного. — И в любой обстановке человек должен научиться быть счастливым.
— Какие смерть и страх? — спросил Будимиров. — У меня счастливый народ! И нормальные заводы и шахты!
— В той стране, где экономика и политика важнее человека, никто не может быть счастлив. Шахты? Пожалуйста, поговорим о них, они отражают суть системы. В шахтах часты несчастные случаи, гибнут
— Это вредители орудуют! Каждое дело расследуется, виновные несут наказание.
— Не виновные…
— Магдалина! — снова воскликнул Григорий. Ни к еде, ни к рюмке не притронулся. Губы дрожали. И его жена и дети сидели вытянувшись, как истуканы.
— Ну что ты, Гиша, так за меня боишься! — ласково сказала Магдалина. — За себя не боишься. Наверняка сам уже наговорил, не вытерпел, о том, что наболело. Не надо за меня бояться, Гиша. К нам приехал наш старый друг, правда же? — обратилась она к Будимирову.
А он всё больше восхищался ею. Никто никогда ни о чём подобном не говорил с ним. И так открыто и бесстрашно, глаза в глаза, смотрел только её ученик и вот — она. И уж никто никогда не возражал ему!
— Правда! — сказал он порывисто, сам не понимая, что с ним творится. Чёрт с ними, заводами и шахтами, плевать на все завоевания и покорное послушание миллионов, пусть Магдалина говорит, что хочет, а он будет исполнять её волю, сделает всё, что она прикажет, лишь бы рядом была!
— Откуда ты знаешь, что наказанные не виновны? — спросил и поспешно сказал: — Я освобожу их и накажу виновных!
— Поздно, — пожала плечами Магдалина. — Невиновные расстреляны, а виновные никогда не будут наказаны.
— Почему не будут наказаны? Кто они?
Снова она пожала плечами.
— Откуда мне знать? Знаю лишь то, что в шахтах не хватает кислорода, рушится плохо закреплённая порода, засыпает людей. — Магдалина говорила спокойно, разделяя каждое слово.
— Магда! — Казалось, Григорий сейчас упадёт в обморок.
— Не бойся, Гиша, за меня! Родной мой, успокойся!
— Не бойся за неё! — эхом повторил Будимиров. — Ей ничего не грозит. Она под надёжной защитой!
— Понимаю, Гиша, для тебя мои речи так же неожиданны, как и для всех сидящих за столом! — Магдалина ласково смотрит на брата. — Но, пойми, другого случая может не представиться! — Она повернулась к Будимирову. — Если бы я была главой государства и пеклась о его благе, прежде всего о людях подумала бы! Это выгодно государству! На восстановление шахты после обвала, на больницу, суд, тюремные заключения невиновных уходит средств гораздо больше, чем на строительство добротной шахты.
— Откуда ты всё так хорошо знаешь? — спросил Будимиров. Оказывается, это даже интересно, когда высказывают, не боясь, своё мнение! Но тут же подумал: а не его ли Магдалина считает виновным во взрывах и прочих бедах?
— Смерть людей, болезни, аресты невыгодны для государства. Невыгодно, и когда выгоняют хороших специалистов: вместо прибыли получается убыток. Очень выгодно — думать о людях, беречь людей!
Да она заботится о государстве! «Убыток», «выгодно», «невыгодно»…
— Ты не отвечаешь на мои вопросы: какой предмет преподаёшь и откуда знаешь всё, что происходит в нашей стране? По-моему, шахт и заводов здесь поблизости нет.
Магдалина смотрела на него, словно решая: говорить всё как есть или врать. И он понял, о чём она думает.
— Ничего не бойся, — сказал, — говори правду. Тебе и твоим близким ничего не угрожает.
— Я очень много лет ждала, когда вы сюда приедете. Мать всё-таки. Одна, больная, не сегодня-завтра умрёт, жизнь уходит из неё. Вы не ехали. Когда я предложила вызвать вас, она сказала: «Не приедет!»
— А о тайне приписать ты посоветовала ей? — Магдалина кивнула. — Значит, тайны никакой нет?!
— У каждого, кто пожил на свете, обязательно тайна есть.
— Ты знаешь тайну, о которой написала мать?
Магдалина пожала плечами.
— С каких пор вы с Григорием заботитесь о моей матери?
— Она слегла в день, когда вы убили графа и о. Петра, когда запретили верить в Бога и закрыли наш театр, в котором она выступала. Улеглась умирать. Мы с Гишей пытались уговорить её жить. Она сказала: жизнь кончена. И что она не сможет теперь смотреть людям в глаза. Силой кормили её. Она жаловалась: Бог не берёт. Вы спрашиваете, чему учу детей? — перевела разговор Магдалина. — Истории, литературе.
— Истории нашей революции и нашего грандиозного строительства?
— А вы думаете, до вас жизни не было и после вас не будет? — мягко спросила Магдалина. И грустно сказала: — К сожалению, при ваших доносчиках приходится говорить лозунгами. — Она усмехнулась. — Хорошо, есть занятия с отстающими, иначе совсем смерть. Правда, не сразу я решилась на двойную жизнь, за Гишу боялась. Но Гиша сказал: он хочет, чтобы у меня была жизнь полноценная. Иначе совсем смерть, — повторила она.
— Почему ты такая отважная?
— В худшем случае вы убьёте меня. На самом деле это вовсе не худшее, что со мной может случиться.
Вот чего не было в течение всех этих лет — равных отношений и взгляда на его правление со стороны…
Может, Магдалина права, и ослабить вожжи не повредит.
«Сынок, почему ты бросил школу? Выучишься, станешь большим человеком». Граф смотрит на него.
«Мать слегла, когда узнала, что вы убили графа»…
— Гиша, успокойся, видишь, твой друг вовсе не такой, как мы думали. Посмотри, как мягко он улыбается. Посмотри, какой он красивый и добрый. Чего же ты так боишься?