Украли солнце
Шрифт:
А насчёт двойников… во время войны они решили победу! Может, и в новом его плане ещё сыграют свою роль!
Номер 101 обзавёлся поэтом. Почему он так вцепился в дерзкого мальчишку?
Далеко простирается вода.
Один раз летал на море. Беспредельность неба и воды созвучна с восприятием себя. Вечность. Покой.
Он изучает психологию, психиатрию, без этого нельзя работать с людьми. И стал легко ориентироваться в своём прошлом и в тайнах человеческой психики.
Истоки — в детстве.
Вырваться!
И он приказал создать море. Обязательно раз в день даже в дождь оказывается один в беспредельности: куда ни глянешь, вода и небо. Птицы летают над ним, плывут облака, и проявляются ситуации, в которых он хочет разобраться.
Номер 101 — идеальный исполнитель. Охватывает все области страны, чёток и изобретателен: его памятки, его брошюры срабатывают безукоризненно. Зачем такому серьёзному человеку глупый выскочка?
Стоп.
Этот выскочка — рифмоплёт. Номер 101 решил выпускать брошюры и памятки в стихах, он так и доложил.
Мудрое решение. Легче запоминать.
Почему так кричит птица? Распахнула крылья, висит над ним и кричит. Что-то хочет растолковать ему?!
И вдруг он засмеялся.
Номер 101 обойдётся без рифмованных брошюр. Препаратом и так можно накормить кого хочешь. Он сам использует талант мальчишки! Он проведёт эксперимент.
Повернул яхту к берегу.
В лицо плеснул ветер, затормозил движение.
Степной жжёт, этот охлаждает. Но и гот, и другой наполняют лёгкие жизнью. Рядом нёсся Григорий. Рядом несся Дрём.
— Гиша, я здесь!
Крик из юности.
Остановись, мгновение. Дай разглядеть её.
Светлые волосы летят к нему. Далеко впереди.
Вырывается вперёд Григорий. И мчится впереди Дрём.
— Гиша, я здесь!
Судорожно Будимиров крутит головой, так реален, так нежен голос.
«Я здесь!»
Была бы жива, давно оказалась бы «здесь»!
Дотронулся до губ. Когда-то она поцеловала его в губы!
Крутится солнце вокруг него. Куда ни посмотришь, вода и небо. Чуть не волоком тащит себя к поручням, виснет на них.
Погибла. Умерла. Оставила без себя. Сколько длится это мгновение: с ней и отторжение от неё?
Но вот берег.
Как же это он позабыл о Григории? Сидит себе в своём селе. Жалоб на него не поступает: исправно отдаёт урожаи и мясо. Правда, почему-то нет у него диверсантов, шпионов и бунтовщиков. Никаких ЧП нет. И ни на кого он не жалуется.
Григорий нужен здесь, рядом.
Глаза похожи.
С ним можно в дурака играть, как в детстве. А может, именно Григорий поможет раскрыть заговор? И вдруг чувствует: а ведь какая-то связь между Григорием и заговором существует!
Откуда взялось это странное, неожиданное ощущение, непонятно.
Плевать на заговоры. Григорий — единственный друг во всю жизнь. Григорий — брат Магдалины. Скорее сюда его, чтобы он крикнул: «Я здесь!»
Глава пятая
Перед Марикой совершить что-то такое… чтобы она заметила его! Он убьёт Будимирова вопреки их пафосу: убийцу убить можно. Одна смерть. И для всей страны наступит пробуждение.
Сначала Эвелину.
— Гюст, где найти её? — не выдержал он одиноких поисков.
— Вознеслась! Упустили мы её, олухи!
— Что же делать?
— Ищу пути наверх…
— Как?
Гюст засмеялся.
— Пока секрет.
— Давай вместе.
— Не-е, — потянул. — Ты у нас на особом положении. Апостол мне голову оторвёт за тебя! Ты уж сам скачи!
Почудилась ему насмешка, или даже Гюст видит его раздвоение?
Не быть.
Любим перестал быть. «И это в любую минуту может случиться со мной!» — Опять не спит Джулиан.
— Часто страх неуправляем, с ним порой трудно справиться, — на другой день говорит ему Апостол. — Страх не помощник, подгоняет к неверным решениям. — Он пытается вывернуться из-под взгляда Апостола, не может: между ним и Апостолом существует очень тесная, не понятная ему связь. — Тот, кто боится, должен бежать прочь, и мы поможем.
— Сегодня мы откупили у базы и ликвидировали четыреста с лишним флаконов препарата.
— Удалось передать в тюрьму план бегства.
Любим несерьёзно относился к своим изобретениям, а ведь наверняка как изобретатель мог бы легко попасть на верхний этаж. А значит, и его поднял бы! Теперь же сам должен подумать о своём бессмертии.
Говорят о будничных делах, на него не смотрят и его мыслей, следовательно, не читают. А он слышит, словно ему кричат: «Прикрой срам!»
Любим с «поля боя» нёс его, истекающего кровью, плакал от страха за него, и столько было в тот миг в брате такого, чего нет и никогда не было в нём. И в Коре, и в Марике, и в Апостоле есть то, чего так много было в его брате! Это «что-то» не позволило бы им погубить такое количество людей, какое из-за тщеславия погубил он!
Почему все уставились на него? Да ведь Конкордия просит его почитать стихи! А ему кажется, узнали его мысли и кричат: «Прикрой срам!» В нём — слякотно, как на разбитой осенней дороге, он тонет в грязной жиже. Лепечет:
— Простите, не могу сейчас!
До этой тесной комнаты, до тонкого голоска Алины «Папа, не надо волноваться», он не знал, что такое бывает: много людей наполнены тем же бесценным веществом, что и его брат, которое нигде не купишь и которого, как ни желай он обрести, в нём нет.