Укрощение огня
Шрифт:
Это было как удар молнии! Амир не впервые видел Амани обнаженным, но почему-то именно это зрелище раскинувшегося на шелке простыней спящего юноши в ореоле солнечных лучей, падающих из широкого окна, было пронизано таким оглушающим ощущением трепетного бесстыдства, пронзительной, ошеломляющей своей остротой чувственности, невыразимого, невозможного сочетания уязвимости и торжества — что становилось почти страшно от его красоты.
Мужчина тихо опустился рядом, боясь нарушить хрупкий миг, потревожить его и разбудить, будто речь шла об осквернении святыни. Даже вполне понятное возбуждение смущенно отступило в тень, уступив место
Каким бы осторожным не было движение, Аман видимо все-таки что-то почувствовал и шевельнулся, прикрыв рукой лицо. А затем повернулся, не открывая глаз, и со вздохом изогнулся всем телом до кончиков пальцев, медленно потягиваясь со сна… И словно недостаточно было этой безумной пытки, тонкое покрывало не пожелало скрывать, что юноша возбужден.
Помимо сознания и воли, ладонь сама легла на живот, плавно спускаясь вниз, к напряженной плоти под легкой тканью, и лишь одна чудом пробившаяся сквозь сладкий дурман мысль, отрезвила не хуже ледяной воды: ты потеряешь его! Предав собственную клятву и утолив сейчас сиюминутную жажду обладания, ты потеряешь его, перечеркнув возможность стать возлюбленным, а не хозяином, и навсегда перейдя в категорию тех, кто пользовался его телом примерно так же, как полотенцем для вытирания рук… а уже в следующий момент черные очи будто нехотя распахнулись.
Немедленно в воздухе ощутимо пахнуло грозой. Увидев рядом с собой господина, Аман резко подскочил на постели, натягивая на себя предавшее его покрывало. Не понадобилось даже отдергивать руку, и Амир просто опустил ладонь на кровать, сминая в кулаке простыни, еще хранившие память прикосновения к самому несовершенному из совершенств: справиться с собой было нелегко, и неизвестно какой яд оказывался более смертоносным — Аман безмятежно спавший и видевший сладкие сны, либо же Аман разъяренный! Подобравшийся, как перед прыжком дикий кот, и при этом одетый лишь в беспорядке рассыпавшиеся по плечам волосы, с полыхающим взглядом, сыпавшим вокруг снопами жгучих искр…
— Ты… ты проспал.
Жалкое оправдание! Все еще одурманенный, как будто незаметно для себя надышался наркотического дыма, мужчина с трудом подбирал слова, чтобы объясниться, но особой нужды в том не нашлось. Его прервали, сразу же переходя к главному.
— Вы ТРОГАЛИ меня! — шипению, прорвавшемуся сквозь сомкнутые губы юноши, могли позавидовать легендарные раджастанские наги.
Этот сон… Амани не помнил ничего, кроме изумительного ощущения тепла, покоя, и одновременно чего-то незнакомого, но невероятно прекрасного, отчего кровь начинала пениться и играть, как вино… Сладкое, тягучее, терпкое вино, от глотка которого мгновенно начинает кружиться голова, и невесомое тело охватывает чувство полета.
И это — он?!! И — спящего после доброй чаши вполне реального вина, да еще с хитрыми травами Тарика, который, надо признать, не соврал на счет своего снадобья… Что сути дела не меняло. Благородный князь, трогательно утешавший его вчера…
— Трогали, — с непонятным себе самому отчаянием повторил Аман.
— Да, — честно признал Амир, отступать и оправдываться было бессмысленно и напрасно. — Вот так.
Прежде, чем горькое разочарование четче проступило в глазах юноши, скрываясь за щитом злости, мужчина протянул руку и легонько провел по его животу кончиками
Он сразу же поднялся, отходя к окну, а Амани словно отбросило ударом. Точно острые лезвия вошли в плоть, пронзая ее насквозь, и боль рикошетом отозвалась в груди, под другим шрамом, чтобы тут же быть смытой соленой волной острейшего наслаждения.
— Я… — юноша тщетно пытался восстановить дыхание, опираясь на руки и про себя исступленно благодаря себя же за новую длину волос, надежно скрывших его опущенное лицо. — Я могу теперь одеться, господин?
Наверное, впервые в жизни, Амир понял, что такое, желать закричать от ужаса, услышав этот ровный вопрос.
— Я подожду.
Он в самом деле дождался, пока шелест за спиной не затих, и, круто развернулся только для того, чтобы увидеть тщательно сколотые локоны и темную абайю на развернутых парящими крыльями плечах…
Амир под страхом смерти не смог бы объяснить в какой миг он очутился за спиной своего мальчика, стискивая эти невероятные плечи до синяков и зарываясь в упорно сопротивляющиеся заколке кудри.
— Нари… — глухой стон сквозь зубы, но юноша не вырывался, закаменев, и это было еще хуже. — Я снова прошу тебя меня простить!! Вчера… произошло что-то очень нужное нам обоим, и… когда ты не пришел, я не хотел допускать мысли о том, что теперь ты веришь мне еще меньше, а возможно, даже боишься! Я всего лишь зашел, чтобы узнать, что с тобой… И увидел то, за что не жалко отдать жизнь!
Последнее вырвалось непроизвольно, и он был готов к ответному удару.
— Мой зад? Мой член?!! — шипение.
Как грубо! Совсем на тебя не похоже, мое негасимое пламя… Прости! И нотка, сквозившая в твоем тоне больше смахивает на рыдание…
— Ты, Нари.
Вот оно долгожданное затишье!
— Я могу поклясться на Коране и на могиле своего отца, что не видел прекраснее никого и ничего! Ты мое наваждение, мой рок… Но мое слово остается в силе. Ты свободен, огненный мой…
Злость разом исчезла, просто стекла куда-то как… как вода, смывая собой все остальное, как вода смывает грязь и пыль с усталого тела после трудной дороги. Аман медленно развернулся, высвобождаясь из болезненной хватки, но руки мужчины вновь сомкнулись вокруг — уже не с силой, а так же как и вчера, будто поддерживая на неровной тропке или же согревая на холодном ветру.
— Ты не раб, я уже говорил это, и повторю столько раз, сколько понадобится, чтобы ты поверил, — проговорил Амир вглядываясь в затихшее пламя в глубине черных глаз. — Я хочу быть господином, но не хозяином для тебя. Я хочу, чтобы здесь ты почувствовал себя дома, и полюбил это место как дом. Чтобы никогда не стихала в твоем сердце та песня, что ведет тебя в танце. Хочу видеть, как ты смеешься и даже как сердишься… И — да, хочу любоваться как ты спишь и будить тебя ласками! Грешно обижаться на то, что сам же сводишь меня с ума…
Амир тихо засмеялся, когда от последних слов, зачарованно слушавший его Амани возмущенно дернулся. Ладонь юноши упиралась ему в грудь, но не отталкивала, и от этого сдерживать себя и не накинуться с поцелуями на разозленного упрямца, становилось еще труднее. Тем более, что причина нового приступа злости тоже не могла не вызвать улыбки: мальчик был возбужден опять, не меньше чем по пробуждении, гибкая спина словно плавилась под руками от нежных поглаживаний, а глаза оставались еще слегка затуманенными после выслушанной речи.