Укротитель для волчицы
Шрифт:
О том, как мне разбили сердце, я, конечно, сказала в последнюю очередь, и, сказав, сразу замолкла и задумалась. То ли из-за смущения перед Рэйном, то ли от воспоминаний о Вероне, в горле ужасно защипало, а лицо вспыхнуло жаром.
Ничего не говорил и альфа, и какое-то время мы шли по инерции дальше по лесу.
Однако возле размашистой голубой ели парень вдруг остановился и, резко развернувшись, уставился на меня. Я замерла и невольно скукожилась. Больно уж пронзительно смотрел Рэйн.
– Этот укротитель...
–
Удивило и даже немного обидело то, что первый его вопрос именно такой.
Но я все же послушно ответила:
– Верон.
Тут с Рэйном произошло нечто странное: он неестественно дернулся, оголил, как взъяренный зверь, зубы, но тут же сжал губы крепко. В его глазах вспыхнул огонь, а виднеющиеся сквозь тонкую рубашку мышцы груди напряглись и стали еще заметнее.
Почему имя верховного укротителя вызвало у него такую реакцию?
– Ясно, - отрезал Рэйн и, вдруг смягчившись, Осторожно, как если бы одно его касание могло меня разбить, взял за руку, заглянул прямо в глаза и прошептал, - мне жаль, что тебе пришлось все это пережить... Я должен был позаботиться о тебе, не спускать с тебя взгляда, а в итоге тебя увели эти гады у меня прямо из-под носа!
Почему-то от слов: «Я должен был тебя защитить», - передернуло. Неужели я настолько привыкла быть сильной, что теперь уже и заботу принимаю негативно? Хотя за спиной Верона пряталась с радостью...
В сердце защемило, и стало ясно: эта рана заживет нескоро, и также нескоро я научусь снова кому-либо доверять.
Так или иначе это свое раздражение удалось скрыть от альфы.
Мягко улыбнувшись в ответ на его слова, шепотом проговорила:
– Спасибо, что выслушал, мне это было нужно, - кажется, голос так устал от рассказов с надрывом, что я долго не смогу не то что громко, а хотя бы нормально говорить.
Рэйн легко кивнул и качнул плечами, как бы говоря: "Ничего особенного я и не сделал", - потом подступил ближе и взял меня уже за две руки.
– Пошли обратно, - попросил парень, - вечереет, а Грагша хотела с тобой поговорить.
От упоминания старшей матери, я невольно фыркнула и закатила глаза.
Альфа усмехнулся, обхватил меня за талию и как бы невзначай повел в сторону стойбища.
– Знаю-знаю, - пролепетал он, - она тебя раздражает своими трюками. Она и меня раздражает, только ты, пожалуйста, никому не говори. Вожак должен уважать старшую мать, - ненавязчиво прижимая меня к плечу, Рэйн усмехнулся.
Глава 22. Щепотка правды, мешок загадок - 2
На душе стало легче, и как-то потеплело в груди. А ведь Рэйн, оказывается, может быть и чутким, и заботливым, да и в постеле он... щеки загорелись румянцем от воспоминания о нашей совместной ночи. Сейчас даже получилось не думать о
Есть надежда, что он поможет мне начать новую жизнь? Теперь уже очевидно, что к старой я при всем старании не вернусь: слишком много случилось, а и так призрачная вероятность попасть домой становилась все недостижимее.
Подойдя к лагерю, Рэйн стал чуть более нервным. Он резко потускнел, перестал говорить и то и дело покусывал нижнюю губу.
Его волнение передалось и мне. Приятные и глупые мысли заменили беспокойства, я вдруг вспомнила, что Грагша ведь хотела о чем-то поговорить... Да и ко всему прочему я устроила в стае полный кавардак, разрушила пару вожака (ну или, по крайней мере, приложила к этому руку), по-моему, даже ранила кого-то, а вдобавок, когда меня удалось утихомирить и привести в человеческую форму - устроила истерику.
Мда. может, после такого и не следует возвращаться?
А с другой стороны, что мне делать? Верон предал, с рыжей Рикс, которая одна из немногих знала дорогу в храм, пути разошлись... Видимо, только и остается, что опять следовать по течению.
Как же меня это взбесило! Среди волков я была самой неопытной, самой нелюдимой и совершенно не вписывалась в их картину мира, и вроде как не было в этом ничего удивительного: всю свою жизнь я прожила человеком в мегаполисе, - конечно, все в мире оборотней кажется диким и ненормальным, наверняка в их глазах я еще больший фрик.
Но, кажется, я так поверила в свою исключительность, что признать свою слабость и измениться станет еще сложнее. А все этот Верон, чтоб его! Наплел мне, какая я вся особенная и способная, а потом как-то слишком просто эту особенную и способную застрелил. И глазом не моргнул! Да я тоже молодец, развесила, как дура, уши...
Мотнула головой, осознав, что снова думаю об укротителе. И почему большинство моих размышлений приводят к нему? Век бы этого гада не вспоминать! когда впереди показался просвет, знаменующий, что стойбище совсем близко, всего пару шагов и ты там, сердце заколотилось быстрее, а ладони вспотели. Сейчас, стоит выйти из леса, все примутся на меня смотреть. Будут пилить взглядами, цокать языками да качать головами.
Попыталась убедить себя, что это неважно, плевать, что думают какие-то там дикари, но кого я обманываю? Эти, так грубо называемые мной дикарями, люди, скорее всего, теперь единственные, кто согласится принять меня к себе, стать моими друзьями, а, может, и семьей.
"Прикуси язык, Дарина!
– приказала себе, - может, раньше одиночество и значило для тебя свободу, то здесь оно смертельный приговор, так что молчи и дай им сказать все, что хотят, хоть последними словами тебя назовут, лишь бы не прогнали".