Укус технокрысы
Шрифт:
— Вы когда собираетесь «Эллипс» размыкать? — спрашивает Петя, облизывая пересохшие губы.
— По плану — через три дня. Чтобы за выходные и следующую неделю сделать все необходимые соединения, протестировать… Комплексной бригаде уже командировки выписаны и гостиница забронирована.
— А нельзя ли это все… отложить на пару недель? Понимаешь, очень нужно!
М-да… С таким же успехом он мог бы попросить меня прыгнуть с девятого этажа. С парашютом, конечно. Без парашюта — это было бы негуманно.
— Ты знаешь, что такое широкополосная компьютерная гиперсеть?
— Наслышан, как же. Телевизионщики все глаза проели, все уши прожужжали. Даже из нашего ГИВЦа один раз репортаж вели. «Здесь будет один из узлов Большой Сети»… Помнишь, как во времена
А вот от тебя я этого не ожидал. Чтобы так сузить собственный кругозор…
— Это ты как обыватель наслышан. Ну, а как специалист понимаешь, что это даст? «Новый этап НТР!» «Десятикратное ускорение прогресса!» «Каждое техническое решение — на уровне изобретения!» Это что, по-твоему, только газетные заголовки? Нет уж, послушай, дорогой, — не даю я ему возразить. Ты, я вижу, в этих вопросах дремуч и мохом зарос. Известно ли тебе, что как на Западе, так и на Востоке количественный рост компьютерных сетей привел, как и предписано законами диалектики, к гигантскому качественному сдвигу? Ты слышал, что изобретений во всех областях они делают на порядок больше, чем десять лет назад? Ты знаешь, что мы скоро перестанем понимать, о чем они пишут в научных статьях? Из-за несовместимости скоростей обработки и усвоения информации? Нет, ты не знаешь этого, — вталкиваю я обратно на стул порывающегося встать Пеночкина, — иначе бы у тебя и мысли такой не возникло! Две-три недели… Да это вызовет дополнительное отставание всей, повторяю, всей нашей науки и техники на два-три года! Вот как теперь идет счет! А чем вызван этот качественный скачок, знаешь? Нет уж, позволь, я объясню! Дело в том, что гиперсеть всю информацию, необходимую для решения самой экстравагантной задачи, может отыскать, упорядочить по десяткам признаков и представить в наиудобнейшем для восприятия виде через какие-то двадцать-тридцать минут! А через каждые сутки — дополнять и обновлять ее. И если ты захочешь, например, чтобы твоя жена стала русалкой, через четверть часа на твоем дисплее будут все имеющиеся на данный момент времени сведения о рыбьих и акульих хвостах, рыбьем клее, рыбьем мехе, совместимости тканей и так далее. Ты даже будешь знать, как ее потом будет удобнее трахать и можно ли вообще это делать. А без помощи Сети только на сбор информации ушло бы пять лет… За это время жена ушла бы к другому, и остался бы ты ни с чем. Две-три недели… А то, что за ходом работ премьер-министр лично следит, ты знаешь?
Пеночкин сник и уже не пытается встать. Даже подмигивать перестал. Кажется, я понимаю, почему такие, как он, ничего в жизни не добиваются. От неумения трезво оценить свои силы. Вот и сейчас, я уверен, он обдумывает не то, как закруглить или законсервировать неоконченную работу за оставшиеся трое суток, а как пробиться на прием к премьер-министру и уболтать его повременить с размыканием «Эллипса».
— Знаешь, если бы я был вхож в Кремль, честное слово, замолвил бы за тебя словечко, — доброжелательно улыбаюсь я. — Но увы… А какую, собственно говоря, задачку ты не успел досчитать? Какую русалку не поймал?
Пеночкин снимает очки, протирает их носовым платком.
— Да так… Один любопытный расчетец…
Водрузив очки обратно на нос, он дважды подмигавает, и в этот момент у меня мелькает сумасшедшая мысль. А может быть, это он ворует машинное время? Пытаясь реализовать свою идею-фикс? Но я тут же отбрасываю ее. Петя на это неспособен. Преступить законы и инструкции даже в самой малости… Для таких, как он, подобная задача не имеет решения. Его могли заставить, обмануть, увлечь, но чтобы Пеночкин сам… Нет. Да и что же это за идея такая, требующая столь огромной вычислительной мощи?
Я смотрю на дисплейчик «петушка». Без пяти минут полночь. Вот-вот начнется шабаш.
— Слушай, Петро, а сейчас у тебя с обменом все в порядке? «Полуэллипс» нормально работает?
— До твоего прихода не сбоил. А как теперь…
Он ведет меня в машзал, подходит к единственному включенному терминалу, делает запрос…
— Все в порядке. Ночью загрузка небольшая, так что, если тебе хочется знать свои неблагоприятные дни или гороскоп…
— А можно мне самому с «Эллипсом» пообщаться? — спрашиваю я, становясь так, чтобы видеть лицо собеседника, то есть позади терминала. Моя левая рука, скользнув в боковой карман, мгновенно выуживает из него серо-голубой портсигарчик.
— На какую тему? — настороженно спрашивает Петя.
— Хочу получить консультацию по вопросам организации локальных вычислительных сетей, — говорю я и поднимаю правую руку якобы для того, чтобы почесать в затылке. Левая в это время аккуратненько ставит на заднюю стенку монитора «стукач».
— Хорошо. Я тебя сейчас введу в систему. Только знаешь, давай с другого терминала, ладно? А то я здесь наполовину программу набрал, вдруг ты ее невзначай сотрешь.
Ну вот, опять он переполошился. Программа полунабрана — а дисплей пуст. Она что, секретная? Или ее просто нет? И про свою бредовую идею Пеночкин ничего не рассказывает…
Глава 13
Мы идем в дисплейный класс. Петя включает тот самый терминал, на котором я работал днем.
— И еще. Дай мне полистать ваш журнал дежурств. Есть такой?
— Как такового нет. Мы фиксируем все события в специальном файле на жестком диске. Только вряд ли ты найдешь в нем что-нибудь существенное.
— Откуда ты знаешь, что для меня существенно, а что — нет? спрашиваю я и вдруг замечаю: пальцы Пеночкина мелко подергиваются словно уши у дремлющей овчарки. — Я и сам иногда этого не знаю.
— Но для чего-то он тебе все-таки нужен? Хотя бы в первом приближении? Для чего? — в упор спрашивает Петя.
— Да в этих журналах иногда такие перлы попадаются… А я последнее время увлекся собиранием кибернетического фольклора, — отвечаю я наглым голосом.
Чего пристал? У тебя свои тайны, у меня свои. И что это ты так волнуешься за мою работу? Прямо-таки испереживался весь. До дрожи в пальцах…
Пеночкин, подмигнув на прощание, уходит. Я начинаю «перелистывать» странички журнала. Так, так… Вот и 28 апреля. В ГИВЦе в эту ночь был первый приступ. А здесь? В журнале — ни словечка. Зато фамилии указаны. И дежурил как раз Пеночкин. И в последующие ночи тоже он. Ай да ребята! Ай да молодцы! Скрываете, значит? И КЗОТ, кстати, нарушаете. Не имеете права целый месяц одного и того же человека в ночную смену гонять. Это вам не «персоналка», сломается — не починишь. И еще вопросик возникает. Почему Петя один сегодня, без напарника? Грубейшее нарушение техники безопасности! Интересно, а с кем он дежурил полгода назад? Надо бы побеседовать с товарищем. Или они в одной шайке-лейке? Поговоришь вот так невзначай, а труп потом полтора года искать будут…
«Петушок», между прочим, показывает уже четверть первого. А как же приступ? Отменяется?
Согнав с дисплея журнал, я проверяю, доступна ли сеть, и убеждаюсь да, вполне, как дешевая проститутка. Но где же «эпилепсия»? Пациент вдруг срочно выздоровел? Что все это значит?
Это значит, что я спугнул зверя, за которым охочусь. Неосторожным словом, опрометчивым взглядом… Растяпа! Хотя, может быть, я и не виноват. Просто технокрыса излишне осторожна. Но, судя по реакции, я попал в самое его логово. Хорошо еще, «стукача» сообразил поставить. Проинтуичил.
Теперь бы ноги унести подобру-поздорову.
Стараясь не скрипнуть дверью, я проскальзываю в машзал. Пеночкин наигрывает на клавиатуре своего терминала что-то бравурное, время от времени откидывая голову назад, подобно тому, как это делает пианист, выдавая особенно выразительный пассаж.
Итак, я незаметно снимаю «стукача» и сматываюсь. Прямо в машине включаю свой «Спутник» и пытаюсь разобраться, что Петя тут наяривает. А тем временем…
А тем временем здесь может начаться работа по устранению следов вируса. Чтобы сегодня же ночью и закончиться. Мы с Гришей и Юриком проведем свои рутинные проверки, ничего не обнаружим, через две недели забросят «Невод». И вот тогда-то…