Укус технокрысы
Шрифт:
Председатель разговаривает о чем-то с двумя спасателями. А какой-то чудак в осеннем пальто и тонкой вязаной шапочке «петушок» тянет в темноту упирающегося Бранникова. Вывел за границу освещенного фарами машин сектора и показывает ему что-то на крыше, как раз над освещенными окнами.
— Позвольте представиться: Полиномов Павел Андреевич, главный эксперт комиссии по расследованию, — говорю я председателю, воспользовавшись паузой в его беседе со спасателями. Те, словно испугавшись чего-то, сразу же исчезают в темноте. Председатель снимает почему-то не
— Сапсанов, Анатолий Михайлович.
Я тоже не снимаю перчатку. Когда мороз за двадцать, некоторые правила этикета вымерзают, словно нежные плодовые деревья.
— Вы только что прибыли? Нехорошие дела тут творятся, — говорит Сапсанов, не давая мне ответить на свой же вопрос. — Двух женщин сегодня вечером увезла «скорая» с непонятно каким диагнозом. Тоже пытались пройти, — машет он рукой в сторону корпуса. — Я говорю командиру спасателей: «Не повторяйте ошибок, поберегите ладей». А он в ответ: «Риск наша работа». Разве так можно?
Две последние фразы Сапсанов произносит намеренно громко, чтобы стоящий невдалеке Бранников их тоже услышал.
— Мы — спасатели, — тотчас отзывается из темноты командир «героев». И в первую очередь думаем о людях, которым грозит опасность, а уж потом о себе. Сколько те, что остались в корпусе, без воды? Четвертые сутки? А если они еще и без сна? Каждая минута на счету. Не будем больше об этом. Вы лучше подойдите сюда, посмотрите. Может, я ослеп?
Мы и без приглашения подошли уже почти вплотную.
— И что нужно увидеть? — интересуюсь я. — Ведьму на помеле?
Чудак в осеннем пальто открывает было рот, но Бранников поспешно, чуть ли не ладонью, останавливает его,
— Не говорите! Чтобы чистоту эксперимента не нарушать. — И, повернувшись к нам, требует: — Смотрите на крышу над окнами и выше.
Мы дружно, словно скворчата в гнезде при подлете родителя, задираем вверх головы. В тусклых бликах ночного города скорее угадываются, нежели наблюдаются тяжелые, беременные снегом тучи, едва не задевающие крышу корпуса. И больше — ничего. Заслонив ладонью освещенные окна, я еще раз всматриваюсь в темноту. Все равно пусто.
— Я ничего не вижу, — сдается Сапсанов.
— Я тоже. А что видите вы? — спрашиваю я у морозостойкого чудака. Мало того, что пальто осеннее — так он еще и без шарфа!
— Тускло светящийся эллипс, как раз над окнами, примерно на ладонь выше крыши, — поясняет он обиженно. — Неужели у вас настолько атрофировалось внутреннее зрение, что вы даже этого не видите?
Голос чудака мне знаком. Да это же… Ну конечно, спасатель, травивший в самолете про полеты на Марс и элементарность телекинеза. Они, кстати, все просто помешались на предстоящей марсианской экспедиции. Один воображает, что уже побывал там, другой повторяет имена спутников Марса…
— Нет, не видим, — подводит черту командир «героев» и вдруг исчезает, словно выпущенная из лука стрела. Через секунду его ругань раздается откуда-то из-за автомобилей:
— Кто пропустил? Не зона, а проходной двор!
Я проскальзываю между машинами. В свете фар маячит фигура Бранникова, обремененная чем-то объемистым. Похоже, он какой-то мешок несет на правом плече, облапив его двумя руками.
— Пусти! Руку сломаешь, медведь! — слышится глухой, словно из-под одеяла, голос Элли.
Гриша стоит рядом со мною и, отряхивая с шубы снег, оправдывается:
— Шальная баба… Заговорила мне зубы, а сама шасть за машины… Я следом, да поскользнулся…
Бранников подходит к нам, аккуратно, как только начавшую ходить малышку, ставит Элли на ноги и, не отпуская рукав ее шубки, машет своим.
Мгновенно подлетают два молодца, тактично ждут, пока Элли вытрет платочком слезы и носик.
— В автобус, и глаз с нее не спускать! — сурово приказывает командир «героям».
— Там мой муж! — оправдывается Элли, но спасатели, подхватив ее под руки, мягко и неумолимо уводят в темноту.
— Тоже мне, декабристка выискалась, — ворчит Бранников, и в голосе его слышится откровенная зависть. — Вы, кажется, в гостиницу хотели? Пошли!
Мы шествуем прямо через сквер, и я стараюсь попадать в следы впереди идущих спасателей. Ноги замерзли так, что я их уже почти не чувствую.
— Ну, а ты что узнал? — спрашивает идущий рядом Гриша.
— Немного. Пеночкин перестал делиться своими планами даже с любимой женой. Но прошлый опыт учит: там, где появляется наш давний знакомый, начинает действовать простенькое уравненьице: Компьютеры плюс Пеночкин равняется Опасность.
— Ты думаешь, это он?
— Конечно. Последствия счастливизации ты видел. Да еще возле компьютеров трое счастьем маются…
Глава 14
Для работы комиссии руководство института отвело большую светлую комнату, уставленную письменными столами, с видом, кстати, на злополучный седьмой корпус. Только не с той стороны, где даже днем тускло и зловеще светятся окна, а с противоположной. В комиссию, кроме нас с Гришей, входят еще человек десять: один из конструкторов нейрокомпьютера «Мудрец», замглавврача городской больницы, представители прокуратуры, милиции, пожарных и даже экстрасенс! Тот самый, что летел с нами в самолете. Никакой он, оказалось, не спасатель. А Сапсанов — из комитета по вычислительной технике и информатике. Как издавна принято, расследует причины аварии ставленник главного ее виновника. Молодец, Крепчалов, вовремя подсуетился!
Собравшись у больших, в полтора человеческих роста, окон, комиссия во главе с председателем наблюдает сквозь незамерзшие прогалинки за вертолетом, то зависающим над крышей седьмого корпуса, то взмывающим ввысь, а я тоскливо сжимаю кулаки.
Паноптикум какой-то, а не комиссия. И вовсе не правительственная, как сулил Витек. Зачем я ввязался в это дело? Точнее, зачем Витек выпихнул меня из Москвы? Чтобы, воспользовавшись вирусом «шизо», разворошить «осиное гнездо»? Он давно на моих вирусогенов зубы точит. Собирай их потом по всей стране. Сколько бед натворят…