Укус технокрысы
Шрифт:
Вернувшись в гостиницу, я, даже не переодевшись, ложусь поверх покрывала на кровать и с четверть часа лежу пластом, повторяя про себя: я спокоен… мое тело наполняется энергией… ну, и так далее. Душ, безвкусный ужин в гостиничном буфете… Возвратившись в номер, я достаю из чемодана кипятильничек и завариваю полстакана растворимого кофе. Усаживаюсь было в кресло, но тут же вскакиваю и разворачиваю его так, чтобы не видеть аккуратно застеленную Гришину постель. Потом достаю из кармана пиджака диктофон, включаю его и только после этого устраиваюсь поудобнее.
«Тригон», как очевидно всем и каждому, должен работать бесперебойно. Но почему?
И почему, когда задашь себе этот вопрос, настроение сразу портится, почему?
— Таким
Скорее всего, это конструктор «Мудреца». С НЛО взятки гладки, с него при таком раскладе — тоже.
Я нажимаю на клавишу «перемотка». В летающие тарелки я не поверю, пока меня самого хоть раз не покатают на них зеленые человечки.
— … А если полушарий — три? И столько же глаз, ушей…
Стоп. Где-то я это уже слышал. От кого и когда? Потом, потом… Сейчас найду начало этого «выступления»…
— … Один из ближайших сотрудников Петра Пеночкина.
— Это не совсем так. Во все детали замысла Петр Васильевич меня не посвящал. Я даже не уверен, пытался он реализовать именно эту идею или какую-то иную. Но, судя по телекамерам и некоторым другим признакам…
— У нас мало времени. Изложите, пожалуйста, идею.
— Пожалуйста. У человека, как и у большинства живых существ, населяющих землю, есть два глаза, два уха, две ноздри…
— Но только один фаллос. Несправедливо!
— Тише, тише! Дайте человеку сказать!
— …что позволяет ему ориентироваться в трехмерном пространстве. Причем если «влево-вправо», «длиннее-короче» мозг различает быстро и довольно точно, то «дальше-ближе», «мельче-глубже» — лишь после длительного обучения и все равно с ошибками. Природа экономна: поскольку для выживания большинства видов достаточно двух полушарий головного мозга с соответствующим количеством органов зрения, слуха и так далее — ровно столько мы и имеем. А если полушарий — три? И столько же глаз, ушей и других органов восприятия?
— То получится урод.
— Совершенно верно. Урод, способный ориентироваться в пространстве с числом измерений на единицу большем, нежели трехмерное…
Я беру диктофнчик в руки. Нет, пленка перематывается. Просто комиссия обдумывает сказанное.
— Вы хотите сказать, что «Тригон», состоящий из трех закольцованных суперкомпьютеров и снабженный телекамерами, микрофонами и другими датчиками в количестве, кратном трем, как раз и представляет собой модель такого… гм… урода?
— Петр Васильевич не посвящал меня в свои замыслы. Моей заботой были периферийные устройства. И все вышесказанное — не более чем гипотеза, сконструированная мною на основе обрывков разговоров и некоторых наблюдений. Но мне кажется, что последние месяцы по ночам они пытались отладить «Тригон» именно в режиме «три полушария».
— А… Всего лишь гипотеза… Еще менее обоснованная, кстати, чем НЛО…
Это, кажется, конструктор «Мудреца». Естественно, его больше устраивает версия, никак не связанная со свойствами его детища. Даже если на помощь приходится призывать летающие тарелочки.
— И как вы полагаете, удалось им смоделировать «трехполушарника»?
— Не знаю. Но что-то непонятное у них явно получилось.
— Спасибо. Итак, господа, только что мы услышали еще более неправдоподобную гипотезу, чем даже НЛО…
Я останавливаю диктофон. Председатель плохо знает Пеночкина. Чем фантастичнее версия — тем она ближе к тому, чем Петя на самом деле занимался. А чем он на самом деле занимался? Перестроенный «Тригон» — это что?
Парррам, парррам, парррам…
Телескоп, позволяющий заглянуть в четвертое измерение. Для чего? Цель должна быть грандиозной, не меньше. В крайнем случае захватывающей. Что можно увидеть тремя глазами? Кстати, индийский бог Шива был как раз трехглазым. И у йогов, достигших вершин своего искусства, тоже, кажется, открывается во лбу третий глаз. Ай да Петя! Вместо того, чтобы часами стоять на голове и пить ведрами кипяченую воду, он — раз, два! — замкнул три «Мудреца» в кольцо — и смотри, сколько хочешь. А также слушай и обоняй. Не зря же он анализаторы запаха закупил. Может, он с тех пор и в самом деле смотрит, не прерываясь ни на минуту? Что показывает ему «Тригон» на дисплее? Через окошко не было видно. Астральный мир? Леших и домовых? Гуманоидов из летающих тарелочек? Не то, не то…
Парррам, парррам, парррам…
Может быть, судьбу Вселенной? Получив — хотя бы только зрительный выход в четвертое измерение, можно с помощью относительно простых экспериментов узнать, замкнута Вселенная или открыта, будет она вечно расширяться или через десяток-другой миллиардов лет сколлапсирует в безмерно малую точку. Это?
Нет, слишком абстрактно. Слишком далеко от «счастливизации». Будущее страны, а не Вселенной, вот что интересовало Петю. С помощью этого «телескопа» он мог видеть все воочию, подобно Нострадамусу и другим пророкам. И… что? Дальше-то что? Зашифровать все в очередных «Центуриях»? Или попытаться еще более улучшить наше светлое будущее? Вначале промоделировать результаты «точечных», как говорил Мартьянов, воздействий на «Тригоне», а потом, выбрав наилучший вариант, попытаться реализовать его в натуре. Потом еще раз заглянуть, еще раз промоделировать… Метод последовательных приближений. Этой игрой можно забавляться бесконечно. На зависть всем императорам и цезарям, всем тайным и явным мировым властителям.
Грандиозно? Во всяком случае, захватывающе.
Я встаю с кресла, разминаю затекшие ноги.
А Гриша? Что понял Гриша? Это же самое? «Тригон» должен быть сохранен как уникальное средство исследования Вселенной. Как окно, через которое можно наблюдать Будущее. Как механизм всеобщей и полной счастливизации. Он же — рычаг управления миром. Да, это неразрывно: счастливизация и рычаг.
Итак, «Тригон» должен быть сохранен. Что для этого нужно сделать? Да ничего. Пеночкин, судя по всему, сам обо всем хорошо позаботился. Так что завтра утром я могу со спокойной совестью отправляться в Москву. Правда, Гришу одного оставлять не следовало бы. Но, в конце концов, где я сейчас нужнее — рядом с Гришей, в качестве сиделки, или в КОКОСЕ, ведущем отчаянную борьбу с вирусом? Еще Элли… Она почему-то думает, что ее мужу угрожает опасность. И я, кажется, пообещал его чуть ли не спасти. Потом, правда, выяснилось, что ей просто нужна ясность, определенность собственного положения. Избавляет ли меня это от необходимости выполнять обещанное? Пожалуй, да. Правда, я еще успел сделать предложение. Но ответа не получил. И вообще, ничего конкретно Элли мне так и не пообещала. Заниматься же благотворительностью… Я не против, но во всем следует знать меру. Итак? «Тригон» должен быть сохранен. В этом сомнений нет.
Это мелькание перед глазами — окно, дверь, окно — начинает раздражать. Я ложусь на кровать, забрасываю руки за голову и закрываю глаза.
Или все-таки есть? Одно-единственное, совсем крошечное. Не сомнение, собственно, а вопросик. Почему при мысли о том, что «Тригон» должен быть сохранен, мне хочется то ли петь, то ли плясать, то ли женщину целовать, а Гриша и Сапсанов, пытаясь выговорить нечто подобное, попали в больницу? Может быть, им не было очевидно, что «Тригон» должен быть сохранен? Так же, как во времена оные не все были уверены, что Карфаген должен быть разрушен? Всемирный счастливизатор — это добро или зло? Может, наоборот, Гриша хотел сказать, что «Тригон», так же как и Карфаген, должен… быть…