Укус технокрысы
Шрифт:
— То, что я стою и разговариваю с вами — уже большая удача, — говорю я, машинально поглаживая пушистое плечико зверька.
А может, пригласить ее к себе? Раз уж она все равно собралась уходить. Мой дом отсюда — в двух кварталах, десять минут ходьбы. А Софьиванна… Подождет-подождет, да и отправится восвояси. Ну, подуется на меня пару дней. Или недель. Мне-то какая печаль?
— К сожалению, я должна идти, муж вот-вот придет за мной, огорченно улыбается Лжевиднеева, и я, наконец, догадываюсь, что все это женское внимание, нежданно-негаданно обрушившееся на мои уже довольно явственно проступающие седины — не более чем
— Пожалуйста, проходите в зал! — настойчиво требует «тетя Таня». Ей вторит артегом:
— Там бывает так интересно! Хочешь, я буду стоять рядом с тобой?
— К сожалению, у меня сейчас нет времени, — отказываюсь я и, вырвавшись из цепких мохнатых лапок, спешу к выходу.
— Приходите завтра! — кричит мне вслед двойник телезвезды.
— Я буду ждать тебя! — добавляет явно обиженный «чебурашка».
Я еще раз вижу его на большом панно, прикрепленном над выходом из кинотеатра. Над головой зверька переливается всеми цветами радуги надпись: «Я принесу в ваш дом счастье!»
Проходя через поспешно открывшуюся передо мной стеклянную дверь, я едва не сталкиваюсь с высоким черноволосым красавцем — точной копией Александра Константинова, любимого киноактера моей Маришки. Наверное, муж этой «тети Тани».
Чего я испугался? Почему бегу, как… как семнадцать лет назад бегал от взбесившегося «Тригона»? Не понимаю… Да, а подпись? Моя подпись насчет референдума в защиту артегомов?
Я беспомощно оглядываюсь на «Звездный». Коричневая керамическая плитка, которой кинотеатр был облицован по фасаду и с боков, во многих местах отпала, и «храм общей веры» смотрится сейчас довольно жалко. Но на дальнем от входа углу болтается люлька с облицовщиками. Похоже, у владельцев этого здания наконец-то появились деньги…
Софьиванна встречает меня радостной улыбкой.
— Я боялась, вас дольше не будет. Поехали?
— Да, едем, — облегченно говорю я, плюхаясь на сиденье. Ну и черт с ней, с этой подписью. Одной больше, одной меньше… Добьются референдума проголосую «против», и вся недолга.
Да, но почему мне было так трудно сбежать оттуда? Почему?
Глава 8
Странно, но чем ближе мы подходим к моей квартире, тем более привлекательной мне кажется Софьиванна. Уже и с Верочкой перестал ее сравнивать, а целлулоидная «тетя Таня» забылась столь же стремительно, как и появилась на безрадостном горизонте моей теперешней жизни.
Едва мы входим в прихожую, я без лишних слов прижимаю к себе главбухшу — от неожиданности она слабо и благодарно ойкает — и целую ее накрашенные губы. Дыхание у Софьиванны удивительно свежее. Видать, пока я прогуливался до кинотеатра и обратно, она сжевала не меньше трех драже «тик-так».
— Подожди… Не так быстро, — отнимает она меня, однако, от своей материнской груди. Это после того, как я начинаю целовать ее несколько полноватую, но зато все еще без единой морщинки шею. — Серия уже десять минут как идет. Посмотрим, тогда, — жарким шепотом обещает она, сбрасывая туфли и бесцеремонно проходя в комнату.
Однако…
— Род, включи нам телевизор, фильм «Отважный артегом», приказываю я, дождавшись, пока главбухша беспомощно отпрянет от экрана, под которым нет ни единой ручки или кнопки.
Вот так вот, дорогая Софъиванна, терминал у меня — новейшей модели. Мало того, что экран объемный, еще и управление голосом. Исключительно моим. В крайнем случае — через пульт дистанционного управления, который я после визита дамочек, ратующих за права артегомов, запрятал поглубже в ящик стола.
Софьиванна немедленно забирается в мое любимое кресло. С ногами. Так, что мне рядом с нею, хоть кресло и широкое, места совершенно не остается.
— Про что хоть кино-то? — спрашиваю я, подкатывая поближе второе кресло и вручая главбухше очки. Широкие подлокотники не позволяют мне почувствовать тепло хоть и близкого, но недоступного пока женского тела. Ну что же, будем смотреть фильм. Что-то изображение размытое… Ах да, я забыл надеть очки. Сейчас… Вот, так-то лучше.
— Про артегома. Он влюбился в кинозвезду, и она в него — тоже. Но детей у них пока быть не может, и она ищет по всему миру мужчину, похожего на любимого, а он ужасно ревнует. Думает, что она хочет… ну, обычным путем зачать этого ребенка. Но она уже оплатила искусственное оплодотворение…
Софьиванна, досадливо махнув рукой, надевает очки и начинает есть глазами экран.
Кинозвезда, влюбившаяся в «чебурашку»? Ну и чушь… И из-за этой ерунды Софьиванна решила оставить меня без ужина? Вот еще! Пойду, посмотрю, что там Анна Федоровна мне сегодня приготовила.
Мельком взглянув в окно терминала — там очаровательная блондинка спорила о чем-то с писаным красавцем двухметрового роста, с плечами шире трехстворчатого шкафа, — я встаю, не успев даже толком устроиться в кресле.
— Вот, это артегом, — на мгновение отрывается от экрана главбухша. Очередная сцена ревности. Здорово, правда?
А… Ну да, конечно. Сериал-то полуфантастический. Это сейчас артегом с интеллектом уровня кроманьонца — два гиперкомпьютера объемом с письменный стол каждый. Но лет через десять… Если сейчас уже сделали хоббитов-чебурашек…
— Слушай, а как же они это… любовью занимаются? Все артегомы, насколько я знаю, бесполые!
— Глупый… — краснеет Софьиванна. — У него же поршенек! Это — серия общая. А два раза в неделю, после полуночи, показывают серии для взрослых. Если бы ты посмотрел хоть одну, не задавал бы вопросов, — по-матерински ласково укоряет меня главбухша, не отрывая взгляда от экрана. Сцена ревности закончилась классически: классическим поцелуем во весь экран.
Так вот почему Софьиванна по четвергам бывает такой вялой… Второй сеанс, видимо, проходит в ночь с субботы на воскресенье. Да, отстал я от жизни, совсем отстал. И понятно, почему все женщины без ума от сериала: этот красавец-артегом явно неистощим в любви. С поршеньком-то вместо фаллоса…
Записка, оставленная на кухонном столе Анной Федоровной, обещает мне на ужин котлету из индейки со сложным гарниром. Еще салат из свежих овощей и кисель с булочкой. Так… котлету пусть ест Софьиванна, а себе я зажарю яичницу из двух… нет, трех яиц. Говорят, они способствуют… тем, кто родился без поршенька. А вообще-то странная штука жизнь. Сегодня в пять вечера, убедившись, что ласк главбухши не избежать, я вспомнил старинное: вечером мужчина думает, как бы побыстрее привести женщину в свой дом, а утром — как бы побыстрее ее выпроводить. Я же был обеспокоен тем, как выпроводить, уже с раннего вечера. Подумал я так и огорчился: старость, ничего не поделаешь, это уже старость. А теперь вот яичницу себе жарю…