Укус технокрысы
Шрифт:
— Мамин «телевизор» называется «монитор», — защищаю я дочь. — И она не просто смотрит на него, а работает. Потому что твоя мама знаешь кто?
— Знаю, — грустно говорит Ванечка. — Ледактор журнала.
— Не «ледактор», а «редактор», — смеюсь я.
— Ну, рледактор, — не спорит со мною внук. — Ты же все равно понял, что я имею в виду.
Я давно уже убедился: детская логика превосходит женскую, и намного. Но Маришка… Что-то с нею неладное происходит. Ванечка среди новостей ни разу не упомянул о приходе какого-нибудь «дяди», хотя о шоколадках, приносимых моей бывшей женой, сообщает регулярно. Для молодой женщины это явно ненормально, хотя как-то и объяснимо. Но вот то, что Маришка сына
Съехав бессчетное число раз с металлической, до блеска отполированной детскими попками и животами горки, покатавшись на всех разновидностях качелей, испробовав полдюжины других развлечений, мы решаем, наконец, что пора бы уже и подкрепиться.
— Мы направим свои стопы к дому, да? — радуется Ванечка тому, что в прошлую субботу усвоил суть этой ужасно хитрой фразы.
Я вновь держу в своей руке его теперь уже восхитительно-грязную ладошку. Похоже, от этой прогулки я устал гораздо больше, чем внук. Вот бы одолжить у него немножко энергии… Без отдачи, правда. Отдать такой долг я, видимо, ему уже никогда не смогу.
Маришку мы застаем сидящей перед терминалом. Теледебаты уже кончились, опрос зрителей состоялся. Но теперь идет передача «Артегомы разведчики человечества на пути в будущее!», и дочери обязательно нужно ее посмотреть, чтобы написать рецензию в свой журнал.
— Мам, а ты мне суп сварила? — бесцеремонно предъявляет свои права Ванечка.
— Ой, забыла совсем… — растерянно отрывается, наконец, от монитора дочь. — Пап, похозяйничаешь немножко на кухне?
Лицо Маришки озаряется улыбкой. Улыбкой человека, нашедшего простой выход из казавшегося безвыходным положения.
— Я тоже ужасно проголодалась, — бесхитростно добавляет она. — Там в ящике молодая картошка есть, а в холодильнике — помидоры и огурцы.
Маришка вновь поворачивается к терминалу, и на лицо ее словно бы надевают маску. Маску туповатого ученика, силящегося, но не могущего понять учителя. Краем глаза я вижу на экране очередного «хоббита». Очаровательный артегомчик что-то говорит — тоже очаровательной, но несколько по-другому корреспондентке, и я поспешно увожу Ванечку на кухню.
Следовало бы, конечно, всыпать дочке если уж не по мягкому месту, то по первое число, и поставить ее на место, то есть к плите. Но… Во-первых, не хочется рисковать положением «желанного гостя» Во-вторых, дочь, похоже, догадывается, что «некий Полиномов», убивший, как недавно выяснили дотошные журналисты, первого в мире артегома… Где же у нее картошка? А, вот… Артегома, рожденного не в Японии и не в Америке, как считает большинство обывателей, а — кто бы мог подумать? — у нас, в России. Так вот, «убийца Полиномов» — это ее отец. И если она догадывается, то любая моя попытка помешать ее увлечению «разведчиками человечества» будет воспринята однозначно: как нераскаяние в страшном грехе. И даже сильнее: как попытку вовлечь в этот грех и ее тоже.
Нож на мгновение замирает в моей руке.
А может, Маришкино деятельное участие в судьбе этих гомункулосов попытка искупить мой грех? То есть в ее представлении — грех…
— Дедушка, ну скоро? — изнывает Ванечка.
— Скоро, внучек, скоро! — обещаю я, ставя кастрюльку с полуфабрикатным супом, облагороженным свежей зеленью и картошкой, в чудо-печь «Минутка».
А как на самом деле? Грех — или попытка спасения человечества от греха? Ну вот, я уже как Пеночкин думаю. Теми же категориями: человечество, цивилизация… Похоже, мания величия — болезнь заразная. Но — с длительным инкубационным периодом. Когда Петя меня ею заразил? Двадцать пять лет назад. Но только теперь она начинает проявляться.
— Деда, ну скоро суп? — хнычет Ванечка, и я, спохватившись, отключаю плиту. — Уже готов, готов! Только он горячий. Сейчас остужу…
Круто мы тогда с Петей столкнулись, круто. Я еще молодой совсем был, вначале делал, а потом уже думал. Ну, и попал в то, что у философов называется «пограничная ситуация». На всю жизнь запомнил: Петя с Элли, обнимающиеся в лунном свете, падающем из окна, женщина-вампирша, окатившая меня ледяным презрением, незадачливый директор рядом с нею, растерянно опустивший свои роскошные усы… и я, весело сбегающий по ступенькам лестницы. Еще бы! Задание шефа выполнено: локальная компьютерная сеть «Эллипс» освобождена от опаснейшего вируса. Вируса, который я хотел назвать «ведьма» и который оказался на самом деле проявлением сознания первого в мире артегома…
Глава 10
На фирму я решил не заезжать. Дела вроде закрутились нормально, бригада монтажников работает без выходных, падре за ними присматривает. А подготовить два оставшихся договора я могу и дома, все нужные файлы у меня есть.
Ан не тут-то было. Приехав от дочери и часок вздремнув, я обнаруживаю, что терминал не работает: похоже, отказал монитор. Не выдержал, бедняга, «Отважного артегома». Произойди подобное двадцать лет назад — я, ни капли не раздумывая, произвел бы монитору вскрытие и через два-три часа он у меня работал бы, как новенький. Но — прошли те времена… Без специального оборудования и экзотических микросхем теперь не починишь и детскую игрушку.
Поскольку на голос мой «Родион» реагирует адекватно, через пять минут я выясняю: дежурный ремонтник может прибыть через полчаса, но субботний вызов стоит вдвое дороже, чем обслуживание в будний день — независимо от сложности ремонта.
Трижды пробарабанив пальцами по деке терминала, я вежливо отказываюсь. Деньги, наверное, не бог весть какие, но лучше я, сэкономив их, куплю внуку игрушку, чем отдам чужому дяде только за то, что он придет сегодня, а не послезавтра. Доживем до понедельника, как-нибудь доживем.
Однако, послонявшись по комнате минут пятнадцать, я вдруг понимаю, как много для меня значил терм. Ни свежие новости на заданную тему теперь не узнаешь, ни фильм в удобное время не посмотришь. Можно, конечно, включить старенький телевизор и пощелкать, как говорит Ванечка, по всем каналам. Но это значит слушать все новости подряд, смотреть случайный фильм с середины, быть целиком и полностью зависимым от Программы. А быть зависимым от кого-либо и тем более от составленной какими-нибудь идиотами программы я не люблю. Даже если на эту Программу чуть ли не молятся девять десятых моих соотечественников.
Включив охранную сигнализацию и тщательно заперев дверь, я выхожу на улицу. Впервые за много лет выхожу просто так, без всякой цели. Мне даже бабенку какую-нибудь подцепить — и то не хочется. Прошли те времена, когда это заботило меня чуть ли не каждый день. А Софьиванна была у меня полдня назад. Поэтому вот пойду сейчас и… И…
Так и не придумав, на что бы с приятностью и пользой потратить неожиданно обрушившееся на меня свободное время, я покупаю в киоске на углу пару номеров свежих газет и направляюсь к ближайшему скверику. Газету самую обычную, на бумаге, пахнущую типографской краской — я не держал в руках уже лет десять. Но знал, их еще печатают. Не такими тиражами, конечно, как двадцать лет назад, но все же. Особенно субботние выпуски. Кто-то в метро вынужден читать, за неимением другого времени, кто-то в электричке. Ну, а о пенсионерах и говорить нечего. Вот они, расселись, как куры на насесте, и каждый — со своей газетой. Со своей экземой, как сказал какой-то поэт. Или поэтесса. Стихов я не читаю дольше, чем газет. Не юноша уже, слава богу. Давно не юноша.