Уланы Цесаревича Константина
Шрифт:
Так кончилось это лихое дело.
А не остановись мы со своими аванпостами под лесом, но пройди его и займи ведетами опушку по ту сторону – как знать! – быть может, на другой день генеральное сражение под Фридландом имело бы иные последствия... Но кто мог предположить, что не далее как завтра произойдет здесь кровопролитная битва, которая существенно повлияет на исход всей войны!...
Во всяком случае, с нашей стороны была сделана ошибка: какую пользу могли принести аванпосты, выставленные к стороне неприятеля, когда между ним и ведетами весь кругозор закрывался лесом?
На другой день, в четыре часа утра, наши войска стояли уже в боевом порядке на обширной равнине впереди Фридланда. В воспоминаниях участников этого боя в особенности запечатлелась картина утра 2-го июня, в час, предшествовавший началу дела. "Восходящее солнце, – говорить один из них [34] , – играло в блестящем оружии наших колонн. Белые перевязки на зеленых мундирах блестели как весенний цвет на деревьях. Пушки светились как жаровни. Одним взглядом можно было обозреть огромное пространство между городом и лесом. Уланские флюгера пестрели как маков цвет, на правом фланге, где была сосредоточена почти вся наша кавалерия." [35]
34
Там же.
35
Официальная
Впереди фронта улан, несколько ближе к центру, стояла деревушка Гейнрихсдорф, а за нею тот самый лес, куда накануне они загнали зеленых гусар и Саксонцев. Один эскадрон улан [36] прикрывал два легкие орудия, стрелявшие в опушку, по цепи французских стрелков, как вдруг, в начале десятого часа, неожиданно показалась из лесу неприятельская кавалерия. Густое облако пыли, сопровождавшее ее движение, не позволяло определить глубину колонны; видно было только что фронт ее не велик. Несколько выстрелов из двух наших орудий ни мало не остановили ее движения. Тогда приказано было двум эскадронам улан [37] вместе с эскадроном лейб-казаков ударить на эту колонну.
36
Командирский, находившийся под начальством ротмистра Щеглова.
37
Командирскому и ротмистра Радуловича.
Вызванные части двинулись на рысях повзводно, прошли через деревню, повернули налево и выстроились поэскадронно уступами. Командирский эскадрон шел впереди. Приблизясь к неприятелю саженей на сто, ротмистр Щеглов дал команду: «пики на перевес – марш-марш!» и, крикнув ура! понесся вперед. Переняв этот крик, дружно бросился за ним командирский эскадрон, но, подскакав на несколько шагов к французской колонне, вдруг остановился в некотором замешательстве. Неприятель оказался сильнее, по крайней мере, впятеро и стоял неподвижно, как каменная стена. Это были знаменитые драгуны Латур-Мобура. Задняя их шеренга, в расстоянии нескольких шагов, открыла огонь по уланам, а передняя отбивала палашами пики нескольких удальцов, которые во что бы то ни стало, хотели врезаться в неприятельский фронт. Вдруг, в рядах Французов раздались крики: «En avant! Vive l»empereur!" (Вперед! Да здравствует Император!) и вся колонна ринулась на рысях на командирский эскадрон, так сказать, давя его своею массой. Уланы повернули назад, но не вскачь и не рысью, а шагом, и отступали медленно. Наши фланкеры, выехав вперед к неприятелю, начали отстреливаться из карабинов, а несколько смельчаков, выскочивших из французских рядов, чтобы рубить отступающих, сброшены были с седел нашими пиками. Но вот, значительная часть французской кавалерии быстро заехала в пол-оборота направо и заградила уланам прямой путь их отступления. Уланы бросились было вправо, но здесь – непредвиденная беда: крепкий и высокий плетень. Эскадроны наши остановились. Лейб-казаки, бывшие позади их, быстро спешились и принялись ломать эту преграду, а меж тем Французы в это самое время уже наперли на улан всею своею силой. Двум эскадронам нашим невозможно было двинуться ни в какую сторону, и тут-то пошла ужасная свалка. Сперва драгуны принялись было расстреливать наших из ружей, но через несколько минут уланы смешались и сбились с ними в одну толпу. Тут уже исчезла всякая правильность: стреляли куда попало, и в своих, и в чужих, дралися пиками, рубились саблями и палашами, как бешеные, с остервенением бросались друг на друга... Это была страшная кавалерийская резня на месте. Но драгунам ловче было действовать в тесноте палашами, чем уланам пиками, да и перевес в материальной силе был на их стороне. К счастью, лейб-казакам удалось-таки, наконец, частью разобрать, а частью повалить плетень, и толпа дерущихся улан, слыша призывные крики товарищей-казаков, начала пятиться в тыл, отбиваясь от французских палашей. Пока люди наши перебирались через поваленный забор, несколько человек, самоотверженно обернувшись грудью к неприятельскому фронту, дрались с самым отчаянным мужеством, удерживая напор драгунской массы.
Наконец, нашим удалось выбраться из этой адской сечи, и они поскакали гурьбой вдоль по улице, спеша под прикрытие русского фронта. Драгуны гнались вслед за ними, но только что успели выскочить из деревни на ровное место, как вдруг были стремительно атакованы лейб-казаками и лейб-гусарами, посланными на выручку наших. Французы не выдержали, дали тыл и еще быстрее помчались назад, сквозь ту же деревню, преследуемые с тылу казаками и гусарами. В это же время, командирский эскадрон уланского полка, успев уже оправиться после своей рубки, вместе с эскадроном майора Лорера, подоспевшим к нему на помощь, понеслись мимо деревни в направлении к лесу, чтоб отрезать Французам ретираду, но, к сожалению, движение это не удалось, и драгуны успели уйти под защиту леса. Вслед за сим деревня Гейнрихсдорф была занята нашею пехотой, которая сейчас же протянула цепь стрелков под лесом, а уланы возвратились на прежнее место, ко фронту своего полка, и слезли с лошадей в ожидании дальнейших приказаний.
Вскоре после этого уланский полк в целом своем составе потребован был на крайний правый фланг, вместе с тремя лейб-гусарскими эскадронами. Тут присоединился к ним еще Александрийский гусарский полк, и все эти части вместе составили особый отряд, отданный графом Уваровым под начальство генерал-майору графу Ламберту. Ему было поручено обрекогносцировать крайний левый фланг французской армии, который как будто прятался от нас за лесом и селениями, и стараться, по возможности, оттеснить его еще далее. Отряд Ламберта двинулся вперед, и уже обогнул лес, как вдруг увидел в некотором расстоянии сильную пыль. То были свежие войска шедшие к маршалу Мортье на помощь. Движение их прикрывалось кавалерией, которая стояла, спешившись, впереди какой-то деревни. Лишь только отряд Ламберта показался на опушке леса, в этой кавалерии трубачи подали сигнал – полки спешно сели на коней и грозным шагом, спокойно двинулись к нему на встречу. Это шли драгуны генерала Груши и знаменитые кирасиры, с которыми нашим уланам приходилось теперь встретиться еще впервые на своем веку. Вид этих всадников, на огромных лошадях, в блестящих латах, с развевающимися по ветру конскими хвостами на металлических шишаках, производил-таки впечатление весьма внушительного свойства. Но, несмотря на то, легкоконные уланы бросились и ударили на них так быстро и решительно что, не дав опомниться, сразу прогнали их за деревню, причем, в погоне за ними, многих ссадили с лошадей своими пиками. Досталось также и драгунам. Таким образом, отбросив противника за селение, наши на некоторое время приостановились, и, видя, что Французы еще в больших массах собираются за деревней, отступили к своим, за лес, на прежнее место. Получив донесение о видимом намерении неприятеля атаковать Ламберта превосходными силами, граф Уваров поспешил послать к нему на помощь еще часть кавалерии. Это увеличило количество наших сил до 35 эскадронов. Но все-таки и при этом подкреплении, мы имели против себя 50 эскадронов превосходной и большею частью тяжелой кавалерии. На нашей стороне было преимущество легкости и увертливости, на стороне же противника количество, массивность и сила, почти несокрушимая при стройном и сосредоточенном ударе. Мы могли, так сказать, только дразнить и щипать его, он же мог прорвать и раздавить нас своею грозною, компактною массой. Тем не менее, наша легкая конница не уклонилась от чести неравного боя. Впереди стал теперь Гродненский гусарский полк [38] , потом уланы цесаревича в одной линии с Александрийцами, а далее лейб-гусары с лейб-казаками. И вот, наконец, вышли против нас из-за леса, эти грозные 50 кирасирских и драгунских эскадронов, разделясь на три колонны. Средняя ударила в центр, а две остальные во фланги. Мы бросились к ним во встречную атаку. И несколько часов сряду длилось это кавалерийское дело, с переменным счастьем: то мы их прогоняли, то они нас, а между тем, и к ним и к нам подходили подкрепления. Это было беспрерывное волнение двух линий, двух масс: то одна нападает, а другая уходит от нее, то эта последняя, доскакав до своих резервов, оборачивает коней и бросается на первую, нападает в свою очередь и опрокидывает массу противника. И во время этого беспрерывного волнения удары пик и палашей достались на долю тех, которые оставались в тылу, то есть и мы, и нас били вдогонку. Наши уланы н гусары отчаянно врубались в середину Французов и скакали вместе с ними, нанося удары во все стороны. Сражение это, по словам Беннигсена [39] , длилось «с равною с обеих сторон жестокостью и отчаянием, однако же, успех был еще не решителен». Подкрепления Французов были гораздо сильнее, и нам, наверное, пришлось бы уступить им поле, если бы не подоспела на помощь как раз кстати, вся резервная кавалерия Уварова с несколькими орудиями конной артиллерии. Тогда повели мы общую атаку всеми конными силами нашего правого фланга, сопровождая ее сбоку горячим огнем вновь прибывших орудий, и долго длившееся волнение двух масс прекратилось, – как и обыкновенно бывает в кавалерийских делах, – тем, что одна из них была окончательно прогнана с поля. Мы опрокинули Французов самым решительным образом, устлали равнину их латниками и драгунами, отшвырнули всю массу этой тяжелой конницы под самый лес и возвратясь на свое прежнее место выстроились в шахматном порядке, в ожидании конца пехотного боя. Таким образом, на правом фланге русской армии была одержана победа: поле сражения осталось за нами, и прогнанный противник не дерзал более нападать на нашу конницу.
38
Ныне Клястицкий гусарский.
39
Журнал военн. действ., стр. 254.
К несчастью, левый фланг нашей позиции, расположенный в неудачно выбранной местности, потерпел поражение, несмотря на личное мужество и вдохновительное присутствие в самом жестоком огне начальника этого фланга князя Багратиона и таких генералов как Раевский, Багговут и Ермолов. Багратион вынужден был уступить свою позицию, занятую вслед за ним артиллерией Виктора. Эта многочисленная артиллерия открыла убийственный огонь во фланг нашему правому крылу, где находились уланы. Был уже девятый час вечера. Выстрелов нельзя было различать: гремел беспрерывный гром, и все поле сплошь застилалось густым дымом. Грозный гул разносился по полям и лесам; земля дрожала. Багратион отступил в город и зажег предместье. Тогда только князь Горчаков, начальствовавший правым флангом, заметил опасность своего положения: он был отрезан. Здесь оставалось одно: штыками проложить себе дорогу, и князь не задумался пред этим исходом. Направив свою пехоту в город, он приказал кавалерии прикрывать ее движение. Тут уже выступила против нас вся французская конница и, хотя грозно шла за нами, но атаковать не смела, ощущая слишком чувствительно последствия недавно конченого дела на правом фланге. Когда мы остановились, кавалерия противника сделала то же. Между тем пехота Горчакова штыками проложила себе дорогу в город и встретила там корпуса Нея, Виктора, Ланна и Мортье, то есть вдесятеро сильнейшего неприятеля; но ни перекрестный огонь, ни штыковые атаки с фронта, с флангов и с тыла не принудили ее к сдаче. Борясь до последней капли крови, она успела отбиться и выйти за город. Здесь предстояла пехотинцам переправа через реку Алле, но мостов уже не существовало: они были еще ранее сожжены, по ошибочному приказанию, переданному каким-то адъютантом инженерному офицеру, поставленному у переправы [40] . Тут уже исчезла всякая надежда на спасение и вместе с нею рушился порядок. Во все стороны разослали офицеров отыскивать броды.
40
М. Богданович, История царств. Александра I, т. II, стр. 281.
В это время французская кавалерия двинулась вперед против нашей, выставив пред собою многочисленную конную артиллерию. В наших посыпались брандскугели и ядра, и по всей неприятельской линии раздались громкие, торжествующие крики: «Victoire! En аvаnt! Vivе L'еmреrеur!» (Победа! Вперед! Да здравствует Император!) Пожар освещал поле сражения... К французской кавалерии спешно подходили пехотные колонны, со своею артиллерией и, образовывая полукруг, все более и более прижимали наших к реке. Батарейный огонь стал еще чаще. В наших рядах толковали, что под городом где-то есть брод, но где? – Никто не знал положительно. Пехота, не желая сдаться, бросилась в реку, но многие не попали на мелкое место и утонули; другие бегали по берегу, отыскивая брод; иные поплыли; артиллерия наша также пошла в брод, на удачу, предпочитая лучше потопить орудия и самим утопиться, чем сдаться в плен и видеть свои пушки трофеем в руках торжествующего неприятеля.
Наконец и уланскому полку пришла очередь – он пошел вплавь через реку.
"Легко сказать, – говорит участник [41] , – переплыть на лошади через реку", – и переплыть ее, прибавим мы от себя, с полным походным вьюком, в полном боевом вооружении, таща на крупе или на хвосте еще пехотного солдата! – «Но каково плыть, – продолжает он, – ночью, не зная местности, и когда с тыла жарят ядрами и брандскугелями! На берегу реки был сущий ад! Крик и шум ужасный.... Тут тонут, там умоляют о помощи, здесь стонут раненые и умирающие.... Пехота и конница сбились в кучу.... Нельзя пробраться к берегу, а между тем ядра и брандскугели валят в толпы и в реку... Если бы в эту минуту французская кавалерия бросилась на нас, то наделала бы беды; но она помнила, как мы дрались с нею днем, и не посмела напасть на нас! Только криком она давала знать, что она тут».
41
Ф. Булгарин, Воспоминания, т. III, стр. 241.
Вместе с уланами переправлялись и пехотинцы, как мы сказали уже, либо сидя на крупе, либо ухватясь за хвост; тонущие цеплялись за поводья, за стремена, за ноги, топили и себя, топили и всадников с лошадьми; но многим удалось и спастись.
В некотором расстоянии от берега чернелся лес. Там, на опушке и в самом лесу горели костры и собирались разбредшиеся части войск. Тут раздавались звуки трубы, там били в барабан, здесь громко звали полки по именам, а между тем пушечные выстрелы с противного берега не умолкали, и ядра, взрывая землю, прыгали по берегу.