Улеб Твердая Рука(др. изд)
Шрифт:
Лис пристально вглядывался в даль. Его внимание привлекло подозрительное облачко пыли на дороге. Внезапное волнение Лиса передалось остальным. Спешившись и ведя лошадей на поводу, они на всякий случай углубились в заросли. Уложили коней неподалеку, сами принялись наблюдать.
— Целый отряд, — тревожно заговорил Лис, отличавшийся необыкновенной зоркостью, — не менее двух десятков. Кажется, акриты [32] … Желтый цвет?.. Азиаты?..
— Что нам до них, — отозвался Велко, — пусть себе скачут стороной.
Note 32
Акриты— солдаты пограничных византийских войск.
— Однако далеченько забрались от своей границы, — продолжал Лис, — у ромеев не принято, чтобы акриты одной фемы шатались по дорогам другой. Что-то неладно. Судя по нарядам и снаряжению двоих… Конечно, те двое патрикии. Но почему… похоже, того господина на вороном жеребце охраняют как пленника.
И вдруг Лис умолк и побелел. Пальцы его рук судорожно впились в плечо Велко. Приближавшийся отряд уже оглашал окрестность дробным стуком копыт.
— Калокир! Гляди, булгарин, там Калокир под стражей. Или я не в своем уме?
Лис и впрямь, казалось, лишился рассудка. Немалых усилий стоило Велко удержать его на месте. Юноша обернулся к Улии, кивком головы указал на послушно лежащих коней, и она, поняв немую его просьбу, отползла к животным и приложила ладони к их ноздрям, чтобы не заржали, почуяв кавалькаду, не выдали.
Запыленные, свирепые от усталости воины ехали, не соблюдая строя. Породистые, отменно обученные лошади тоже выглядели утомленными, ступали, низко опустив шеи и чуть приседая ногами.
Калокир что-то коротко произнес, обращаясь к конвоирам, вероятно, предложил воспользоваться удобным местом для водопоя. Все стали слезать с коней.
— Мы пропали, — в отчаянии прошептала Улия, — схватят нас.
Велко глянул на Лиса и взялся за рукоять меча, готовый к смертельной схватке. Лис приложил палец к губам и сморщился, как бы показывая молодым людям помалкивать и не шевелиться, сам же, обронив уже вслух: «Чему бывать, того не миновать, коль сам он ко мне явился», — внезапно поднялся во весь рост и решительно заковылял навстречу отряду.
— Привет тебе, Блуд! И тебя я узнал! — воскликнул он, видя, что воины вытаращили на него глаза, будто выскочил к ним водяной из болота. — Я одинокий путник, избегаю встреч с разбойными людьми, оттого и прятался, заметив вас издали.
Солдаты окружили его плотным кольцом, ибо так повелел им жест командира, который, надо отметить, весьма оживился, будто какая-то сила смахнула печать усталости с красивого, как у девушки, его лица.
Динат же крестился и лепетал:
— Сгинь!.. Сгинь!..
— Оставь, Калокирушка, оставь свои замечания, — сказал Лис, болезненно улыбаясь, — не оборотнем, а собственной плотью предстал перед тобой. Я жив и не помню коварства. Забудем прошлое. С миром пришел в твои земли, с миром и уйду, если вознаградишь меня за все былые заслуги и страдания. — И, понизив голос, чтобы не расслышали в своей засаде Велко и Улия, продолжил, доверительно подмигивая: — Если поладим добром, я тоже в долгу не останусь. Так услужу тебе тут же, на месте, что сам удвоишь награду. А тебя-то, любезный Блуд, никак не предполагал встретить в этих краях. Эхе-хе, сколько воды утекло с тех пор, как виделись в последний раз. Ну и денек выдался! Вовек не забуду! Дай обниму!
Блуд молча и брезгливо оттолкнул Лиса, который на самом деле намеревался заключить того в объятья.
Тут динат наконец пришел в себя настолько, чтобы собраться с мыслями, и бледное от природы его лицо покрылось пятнами от ударившей в голову ярости.
— Вели отдать мне меч! Рассеку наглого, как деревяшку! — в гневе обратился он к Блуду.
— Стало быть, так порешил, Калокирушка… — прошипел Лис. — Что ж, Блуд, ты воевода видный, будь же и правым. Я неглуп, сразу смекнул, что и тебе досадил изменой окаянный, иначе бы не волок ты его под стражей за тридевять земель. Ты меня знаешь, так позволь рассчитаться с нашим обидчиком.
С этими словами Лис бросился к динату, чтобы поразить его в самое сердце, и уже сверкнула острая сталь, но раздался грозный окрик Блуда:
— Стой! Эй, так не годится. Я тебя знаю, верно, но и противник твой мне знаком. — Блуд рассмеялся, эхом прокатился смех и в кругу его воинов, им, видно, пришлось по вкусу неожиданное развлечение, даже про водопой позабыли. — Ты немного ошибся, Лис, совсем немного. Я не судья достойному динату, а гость его. Мой гостеприимный хозяин требует оружие, пусть получит его. Решайте свой спор поединком, а мы расступимся.
Солдаты живо расширили круг, не расслышав странного шороха в зарослях. Лишь чуткие уши Лиса уловили шелест тростника, и он догадался, что это Велко порывается выскочить ему на помощь, а девушка изо всех сил удерживает его от безрассудного шага.
Лис крикнул, задрав подбородок к небу, чтобы Велко услышал:
— Это моя забота, мне и расхлебывать! Молчите, что бы ни случилось! Один не трое! Помни, кто с тобой, помни о своей клятве ей! Авось огрею сейчас Калокирушку — ножки вытянет!
Воины и оба патрикия, принимая выкрики Лиса за диковинное обращение язычника к духам, подивились прыти хромого уродца. Лис второй раз в жизни ощутил в себе сладкое и щемящее чувство, подобное тому, какое испытал в каштановой роще, когда привел туда счастливых влюбленных.
Со звоном и скрежетом скрестилось оружие двух очень похожих друг на друга противников.
Необычайно умение Калокира, страшен и неотразим меч в его натренированной руке. Хоть и бывал Лис когда-то в рядах известной на весь мир дружины, а все же не устоял уже под вторым ударом искусного в рукопашном бою дината. Да, Лис был обречен. И рухнул он, обливаясь кровью, испуская жуткий предсмертный вопль.
Этот душераздирающий вопль изрубленного, корчащегося в чудовищных судорогах был настолько ужасен, что солдаты и оба патрикия бросились прочь. Живо достигли кони византийцев крутого холма, лишь на гребне которого вздумалось Калокиру оглянуться.
— Мария?! — вскричал динат. — Там Мария! И не одна! Сбежала! Скорее, Блуд, хватайте их! Озолочу!
Да, к несчастью, Велко с Улией слишком рано покинули убежище, торопясь хоть чем-нибудь облегчить страдания умирающего. До ромеев ли было им, когда Лис в двух шагах от них, прекратив свой страшный вопль, тихо отдавал небу душу.