Улей. Игра в кошки-мышки
Шрифт:
Мутант в свою очередь загонял меня так, что я с каждым вздохом выплевывал сгустки крови и слушал клокотание в груди, перед глазами стояла кровавая пелена, и с каждым разом применять свои способности становилось всё труднее.
Очень быстро опустел магазин «калаша», который я сменил на револьвер. И вот тут дело пошло уже гораздо лучше, когда тяжёлые пули стали находить лазейку в броне мутанта. Это вам не шильцем ткнуть, после которого рана сомкнётся, а мышечные волокна не рвутся, а расходятся на пути острия, если сравнить инструмент сапожника и автоматную пулю.
К сожалению, мутант ни разу не повернул ко мне свой уязвимый затылок, где за бронёй скрывался споровой мешок — кощеева игла любого заражённого этого мира.
Когда в револьвере оставалась последний патрон, а сил моих оставалось на одну активацию любой из способности, элитник вдруг попятился от меня, низко опустив костяной лоб, прикрывая избитую нижнюю челюсть и второй повреждённый глаз. Сейчас мы вновь оказались в первоначальных позициях — он у первой решётки, я у второй, за время догонялок помятой тварью. И вот этот момент элитник выбрал, чтобы отступить. Здорово, да? Неплохо… но ведь у этой твари регенерация такая, что через пару часов она вернётся мне мстить. А у меня, к тому времени, максимум кожа на груди корочкой покроется.
Мутант пятился до самой лестницы, не сводя взгляда единственного уцелевшего глаза с меня, а я делал вид, что старательно целюсь в него и даже начал медленно, по крошечному шажку идти к нему, показывая, что нас фиг задразнишь, мы ого-го! Боюсь, если покажу слабину, то мутант рискнёт прикончить меня прямо сейчас, наплевав на новые болезненные раны. Потому и приходится отрывать ноги от пола и идти ему навстречу с одним патроном в барабане.
Оказавшись рядом с лестницей, мутант зацепился здоровой конечностью за неё и одним движением поднялся вверх, чтобы через секунду исчезнуть из вида.
Молясь про себя, чтобы это не оказался хитрый финт ушами со стороны противника, я доковылял с максимальной скоростью до разорванных тел сектантов, поднял измазанный в крови автомат и высадил половину рожка в верхний пролёт лестницы.
Просто «шоб було».
Перезарядив оружие и отыскав среди луж крови и рваных внутренностей, нужные магазины и забрав фляги с трупов, я поковылял обратно за решётку в коридор, где собирался хоть немного отсидеться и прийти в чувство. Шёл, точнее, пятился, как только что элитник, чтобы держать в поле зрения изуродованный дверной проём.
В коридоре сел на прежнее место, с которого меня подняли топтун с рубером и тут же опустошил свою флягу с живчиком. Через пять минут состояние резко стало улучшаться, одновременно с приятными ощущениями появилось чувство голода, да такое, что захотелось сожрать хоть что-то, даже от старой сапожной подмётки не отказался бы сейчас.
Через полчаса, после второй опустошённой фляги, появились силы, чтобы встать на ноги и направиться к лестнице. Я не исключал, что элитник может торчать наверху меня поджидаючи, поэтому поднялся на второй пролёт под отводом взгляда, замер и просидел
На втором этаже планировка была похожая — решётки и коридоры. Первые, в данный момент, оказались смяты. Несколько дверей сорваны с петель и валялись на полу. Стены, потолок и пол исклёваны свежими пулевыми отметинами, витал густой запах сгоревшего пороха и убоины, именно так пахнут мясные цеха на рынках, пропитанные кровью.
Больше всего здание было похоже на больницу, с определённым уклоном. Двери со смотровыми окошками, комнаты небольшие, обстановка никакая, нашёл одну без двери, где всё было обито коричнево-рыжими матами, которых полно в спортзалах старых школ, до коих не дошли субсидии.
Не ошибусь, если скажу, что попал в психушку, с крайне жёстким режимом содержания больных. Или здание тут из той эпохи, когда больных лечили, как и чем попало: от лоботомии до ледяного душа, от электрического стула до приёма препаратов, которые в двадцатом веке признаны самыми страшными медленными ядами.
Стены сложены ещё по старой системе, которая с успехом выдерживала снаряды немецких орудий от Бреста до Сталинграда. В таких проще дырку сделать, чем обвалить. Да и дырку нужно ещё постараться сделать, так как толщина стен была явно больше метра, про который говорил покойный сектант. Окна узкие с, вмурованными в них, толстыми ржавыми прутьями.
Элитник нашёл всего одну уязвимую точку — кабинет главврача или что-то похожее, где полстены занимало большое окно, сквозь которое легко проедет небольшой автомобиль.
Сектантов я нашёл в самом конце коридора за очередной решёткой, которая не помогла людям. Как и не спасла толстая железная дверь и глухое небольшое помещение обитое матами, на которых имелись брезентовые ремни с ремешками для рук и ног, кожаного пояса для тела и конструкции из нескольких тонких ремней для фиксации головы к стене.
Вся эта часть коридора и карцер для стреноженных психов, носили следы ожесточённого боя, в карцере даже витал лёгкий дымок от тлеющего обивочного материала, скорее всего, подпаленного взрывом гранаты, содравшим несколько кусков материалы и ваты со стены.
Все сектанты были мертвы, кроме одного.
Тварь раздавила ему руки, превратив буквально в колбасу — оболочка с фаршем внутри, после чего насадила животом на прут от решётки. Словно, рыба на кукане, пойманная рыбаком.
— Живой? Говорить сможешь? — Я ткнул компенсатором автомата в щеку человеку. — М-да, язык есть, но он молчит.
Быстро обыскав мёртвые тела, я нашёл несколько шприцев и ампул со спеком. Не мой, который, якобы, самый лучший, но и не мне его пробовать. Дозировку для укола уменьшил в пять раз, чтобы человек не уплыл в дальние дали, а смог хоть немного поделиться информацией со мной и при этом чувствовал боль от ран.
— Очнулся? — спросил я, когда сектант через минуту после укола и растирания ушей, открыл глаза. — Эй, слышишь меня? Могу спек вколоть, но потом. Когда поговорим.
Тот долго смотрел на меня мутным взглядом, наконец, начал что-то соображать.