Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени
Шрифт:
Я сел в кресло и стал ждать.
Ждал минуту. Другую. Третью.
Из кабинета ни звука.
Еще ждал. Мне казалось — время остановилось.
Все так же тихо.
Что они там — поубивали друг друга?
Ни звука из-за тяжелой дубовой двери...
Наконец тяжелая золоченая ручка медленно опустилась вниз.
Идет!
Я моментально состроил надлежащее случаю, как мне казалось, выражение лица: насмешливо улыбающееся.
Зоя была удивительно спокойна. Лишь в зеленых глазах плясало что-то мне непонятное.
Сейчас прошелестит ее тихий смешок: представь себе, что Гуркин надумал.
Но
— А черный костюм у тебя хоть есть? Или думаешь обойтись гимнастеркой и сапогами?
— А что? Если подшить чистый воротничок, а сапоги хорошо надраить...
— Перестань! Я серьезно.
Но я никак не мог заставить себя поверить в неожиданно возникшую ситуацию. Розыгрыш?
— Ну, если продолжать в твоем духе, то на выходе синий костюм в полоску. Портной из дома напротив обещал закончить к следующей неделе. Закончит к субботе — я с него не слезу. А твое подвенечное платье? — я все еще верил и не верил, и поэтому страховался иронической улыбкой. — Ты хоть в этом сарафанчике очень миленькая, но по нашим строгим правилам невеста должна быть обязательно в белом.
— За это, как ни странно, берется сам Гуркин. Говорит, в военторге для него уже отложен материал.
И тогда я поднялся с кресла, подошел к ней вплотную. Обнял и поцеловал прямо в губы.
Раздался взрыв.
Ой, не пора ли хвататься за щеку?
Но боли не последовало.
Это был взрыв аплодисментов. Аплодировали, улыбаясь и смеясь, наши ребята, почему-то все разом собравшиеся в рабочей комнате. По своим ли делам или что-то им уже было известно?
В субботу утром я проснулся оттого, что меня сильно, беспрерывно, неотвязно трясли. Открыл глаза, хотя очень не хотелось: вчера мои коллеги устроили мальчишник, понавливали в меня всякой убойной смеси, и я еще не вполне отошел.
— Зоенька, ты злоупотребляешь положением невесты. Так обращаться с мужчинами имеют право только полноценные жены.
— А ты, я гляжу, ко всему прочему еще и горький пьяница! Имей в виду: когда нас будут венчать, я скажу «нет».
— А мой костюм в полоску? А подвенечное платье? Нет, нет, поздно уже! — и взял ее за руки. — Мир, мир, мир! И для верности скрепим его поцелуем.
— Успеется еще, нацелуемся, А сейчас поднимайся скорей! Из консульского отдела звонили. Если мы сейчас не приедем, может уплыть последний бланк. Появился какой-то серьезный конкурент с боевой ППЖ.
Я мигом вскочил с постели.
Свидетелями были Гуркин с Афанасьевым. Пока шло оформление брака, за дверью консульского отдела громко топтались наш неудачливый соперник в высоком звании с невестой и многочисленные свидетели — все они уже были под хорошим шофе.
— Ой, что я ему скажу? — морщил лоб знакомый чиновник консульства, заполняя последний бланк.
— Что пьяных не регистрируют, — тут же нашелся майор Афанасьев. — Пусть следующий раз приходят трезвыми в стельку. А это у них, похоже, не получится никогда.
Возвращаясь в отдел (а ехали мы, разумеется, на роскошной гуркинской «шкоде»), Гуркин вручил Зое букет цветов и произнес как бы между прочим:
— Учтите только, на свадьбе будут многочисленные гости и с моей стороны.
— Ну как же, — солидно отозвался я, как будто уже не раз женился. — Посаженый
Тогда я еще не подозревал, во что это все выльется.
Лишь слегка шевельнулось и тут же исчезло щемящее чувство нереальности происходящего.
После обеда позвонили от скаутов — опять взбунтовалось старое руководство и заварилась буча.
Перескакивая через три ступеньки, я слетел по полукруглой лестнице в рабочую комнату сказать Зое, чтобы не волновалась. Я успею, буду обратно самое позднее через час.
На месте ее не оказалось.
Опять взлетел наверх в комнату, где она жила со старушкой Абеловской.
Не постучав, рванул дверь и замер на месте.
Шла последняя доделка свадебного платья. Портниха из оперного театра, приглашенная Гуркиным, ползала на коленях с полным ртом булавок.
Зоя, вся в белом, одарила меня мимолетной улыбкой и, медленно поворачиваясь, сказала:
— Покиньте помещение, товарищ, посторонним не разрешается.
Покорно отступив в коридор, я уставился на закрытую дверь на манер барана из поговорки.
Я по-настоящему перепугался.
Она была прекрасна!
Неужели она станет моей женой? Быть такого не может! Что-то тут не так, что-то не так.
Опять навалилась щемящая тревога. Я сорвался вниз с лестницы к огромному венецианскому зеркалу в холле.
Вот он я. Не низкий, не высокий, не брюнет, не блондин. Не урод, но и не сказочный принц — это уж точно! Обыкновенный старлейт в необжитом еще, а потому и неудобном штатском костюме...
И она пойдет за меня? Не пойдет!
Дурак! Какого черта — пойдет! Уже пошла! Вон оно свидетельство о браке. С подписями, с печатью. И две фамилии, ставшие теперь одной.
Боже! Неужели все начинающие мужья такие идиоты!
И я понесся к телефону звонить своим скаутам. Я заболел, свалился с крыши, попал под трамвай! Я умер, наконец! Умер, умер — имею право хотя бы раз в жизни!
Пусть сегодня без меня обойдутся!
Ближе к семи вечера нас с Зоей при полном параде выставили в холл встречать гостей. Собственно, встречать надо было только гуркинских. Наши же, отдельские, расфранченные и надушенные, толпились здесь же, возле нас, отпускали разного рода шуточки, в том числе и весьма двусмысленные. А мы были вынуждены натянуто улыбаться, нервно переступая с ноги на ногу и украдкой облизывая сохнущие губы. Ох и трудно, оказывается, быть объектом такого дружеского внимания!
Но вот из вестибюля ввалился ошалелый майор Афанасьев в парадном мундире:
— Едут! Едут! — и стал во фронт, по стойке «смирно», выпятив свою единственную медаль «За боевые заслуги».
Первым к подъезду подкатил трофейный монстр коменданта города. Из него появились подполковник Гуркин, военный комендант Будапешта генерал Замерцев, его заместитель по политчасти полковник Бедаха, статный кучерявый сердцеед гарнизонного масштаба. И остались на ступеньках, ожидая следующей машины. Вот и она, длинная, приземистая, вроде бы даже без колес. Степенно, не торопясь, выбрались один за другим два генерал-лейтенанта — член военного совета Центральной группы войск Крайнюков и какой-то мне незнакомый, седой, с целым иконостасом на груди — позднее я узнал, что это представитель Ставки из Москвы.