Улица Оружейников
Шрифт:
— Эй, Кахрамон! — окликнул старик одного из них. — Ты не знаешь, где наш уважаемый Талиб Саттарович?
— В Сибири он сейчас. Раньше был начальником, теперь консультант. Он же старый уже, ему трудно начальником.
— Хе, — сказал мне Тахир-ата и укоризненно покачал головой. — Какой он старый — шестьдесят лет. Ну и молодежь пошла! Шестьдесят лет, говорят, старый.
Он опять задумался о чем-то и добавил:
— Вот
— Или характер, — сказал я.
— Или характер, — согласился Тахир-ата. — Он характером пошел в своего дедушку Рахима, уста-Тилля его звали. Тот тоже на месте не сидел, все ходил, ходил, всю землю исходил и все в тетрадку писал. Такое дело было из-за тетрадки уста-Тилля. Может, и ты слышал, дорогой?
Я кивнул.
Мне довелось видеть самодельную карту, которую составил наманганский кузнец и ювелир, геолог-самоучка уста-Тилля, мастер-Золото. Если взять его карту и сравнить ее с настоящей современной геологической картой, сделанной по всем правилам науки, то на первый взгляд они мало похожи. Зато как много в них сходства, если разобраться по существу.
Почти все, о чем сказано в тетради старого мастера, нашло подтверждение в трудах современных геологов. Железная руда есть и в бассейне реки Или, и в верховьях реки Пскем, а о железной руде в Карамазарских горах близ бывшего Ходжента (теперь это один из крупнейших городов Таджикистана — Ленинабад) академик Д. Щербаков пишет: «Перед нами открылись крупные линзы магнетита, лежащие в 25 километрах от Ленинабада.
Эти запасы позволяют практически подойти к созданию доменного производства на берегах Сыр-Дарьи.
К северу от Карамазарских гор, — пишет далее академик Д. Щербаков, — в бассейне реки Ангрен, где некогда находился Архангеран с его средневековой металлургией, теперь возникает новый крупнейший горнорудный центр Узбекистана. Тут расположено Алмалыкское месторождение медно-порфировых руд. Они добываются открытым способом, карьерами. Уже начата комплексная их переработка с извлечением других металлов. Сюда же со склонов долины и прилегающих хребтов поступают для переработки различные руды цветных металлов, плавиковый шпат. Здесь же находятся мощные карьеры ангренских бурых углей».
Об этом, кстати, тоже можно найти упоминания в заветной тетради.
Конечно, далеко не все из того, что замечал острый взгляд геолога-самоучки,
Тогда в узбекском языке не было слова «газ», и потому — не удивляйтесь, пожалуйста, — в тетради записано так, помните?
«В ста верстах от благородной Бухары я видел такое, что не знаю, как сказать. Между двух барханов есть колодец, откуда запах идет сильный. Чабаны боятся того колодца и говорят, что такой запах иногда горит, если его поджечь, и горит долго. Думаю, там может быть клад, но какой, не знаю…»
Медленно надвигался жаркий вечер. Чайханщик выложил на плоское глиняное блюдо золотистый рассыпчатый рис, сверху украсил его айвой и кусками пережаренной баранины, и мы принялись за еду.
По радио передавали из Москвы репортаж о футбольном матче между ташкентской командой «Пахтакор» и «Динамо». Победил «Пахтакор», и болельщики стали убеждать друг друга, что они это наперед знали. Потом были последние известия.
Диктор говорил об успехах узбекских металлургов из города Беговата, о том, сколько бухарского газа за последнее полугодие получили предприятия индустриального Урала, какую новую хлопкоуборочную машину создали инженеры и рабочие завода «Ташсельмаш».
Я никогда не запоминаю цифр. Это у меня с детства. Но в тот вечер все цифры казались мне необычайно важными. Они свидетельствовали о том, что подземные клады моей родины попали в верные руки — в руки тех, кто никогда не будет при помощи богатства плодить бедность.
Да, чуть не забыл! Саблю мастера Саттара я недавно видел в музее. Говорят, она принадлежала одному из героев гражданской войны в Средней Азии Миркамилю Миршарапову. Но это не тот клинок, что хранился у генерала Бекасова, а, скорее всего, тот, что был выкован в Туле. Возможно, однако, что мастер Саттар сделал ее специально для Миршарапова. Во всяком случае, узор на клинке сетчатый. Золото на черном.
Ташкент — Москва, 1966 год.