Улица Пратер
Шрифт:
Руки у меня дрожали, когда я вручал бабушке шоколад, а как письмо начал вскрывать — и того больше. Первый раз пробежал прямо как был — стоя, в пальто, с шарфом на шее. Потом принялся сбрасывать с себя все: так мне вдруг жарко стало. А под конец я рухнул на диван: у меня подогнулись колени.
7
Потому что в письме было сказано следующее:
Наш дорогой бывший «командир»! Провалился ты сегодня у Таши, как ты, вероятно, соблаговолил заметить. Только не заметил ты, о хитроумнейший, что мы-то уже давным-давно заметили твое обманное «командирство». Не сегодня, а уже с самого первого дня и с той поры водили тебя за нос и разыгрывали. В самом начале, когда
Мы отлично повеселились. Ты думал, что ты надуваешь нас, а на самом деле ты надул самого себя. Да так, как еще никто на свете. Мы решили: пусть потешится, а сами тем временем еще больше потешались над тобой. Забавно было, когда ты заказал Джимми «По уши» для бабушки, а еще забавнее — глядеть на тебя, когда мы разыграли, будто идем на доклад к председателю отряда. В конце концов ты так попался на крючок с этой грамотой, что нам даже жалко стало тебя. Мы попытались помочь тебе, подсылали к тебе Хоронскую, чтобы она добилась у тебя чистосердечного признания, но ты и ей ничего не сказал, хотя ты к ней хорошо относишься: это видно хотя бы из того, что в своих приказах ты постоянно поручал ей петь «Восковую куклу», но ведь эта песня ни твою бабушку, ни кого-либо другого не интересует, исключая тебя, и то только когда поет именно Жужа. Так вот, даже ей ты не сказал правды, и у нас не было другого выхода, как поймать тебя с поличным, что сегодня наконец-то нам и удалось сделать. И это хорошо, в основном, для тебя же самого, потому что ты совершенно запутался в этом своем «командирстве». Мы бы могли и дальше продолжать игру, больно уж хороша была потеха, но мы видели, что ты уже потерял самообладание. Поэтому мы прибудем к бабушке и без твоего приказа, но на этот раз и без «Восковой куклы», и мытья посуды: «пингвины» сами составляют для себя программу, это ты увидишь, если однажды мы примем тебя к себе в звено. Желаем тебе хорошего аппетита, хотя мы перестарались и от торта осталась для тебя только самая малость. А вообще докладываем, что твой последний приказ мы перевыполнили. Дощечку для гравюры мы сделали сообща, пингвина на ней выжигала Сиди. Правда ведь, хорошо получилось? И мы ждем, разумеется, за это похвалы! Или ее тоже не будет? Тогда — за око два ока! Кстати, и за то, что ты никогда не участвовал в мытье посуды, а приходил на кухню, садился на табуретку и читал Джимми «По уши». Нам отмщение, и мы воздадим! Именем всех «пингвинов».
Я читал письмо, и каждое его слово ошарашивало меня все больше и больше. Уже и во второй раз я прочел его, а все не мог прийти в себя, будто оглушенный. Наконец бабушка поинтересовалась:
— Ну, что там написали тебе твои дружки? Не оставили и тебя без сюрприза?
— Да что-то в этом роде, — пробормотал я. — Но мне сейчас на минутку нужно забежать к одному из них. Ты не обидишься, бабушка? Я мигом обратно…
Сунув на ходу кусок торта в рот и чуть не подавившись им, я пулей вылетел из дома. Через несколько минут я уже стоял перед дверью квартиры Хоронских. Дверь отворила Жужа. И тут я вдруг совершенно лишился голоса.
— Жужа, — едва смог выдавить я из себя, — я пришел, чтобы узнать… кто открыл склад спортинвентаря? Замок кто снял? Скажи, это ты?
— Я, — засмеялась Жужа, — меня послали. Потому что мы хотели тебя запереть только на время выполнения приказа. И чтобы спокойно написать тебе письмо. Теперь ты понимаешь? И еще я должна признаться: моментальное фото сделала я. Я тебе давно об этом хотела сказать, да ребята не разрешали, говорили: успеешь. Только я никак не пойму: чего ты так взбеленился? Карикатуры рисовали даже на знаменитых людей. По-моему, вполне хорошая карикатура. Ты взгляни получше на рисунок. Ничего в нем нет оскорбительного. Ну что ты? Все же обиделся? И зря ты бежишь!
А во мне целый мир рухнул в тартарары.
Но дома я все же первым делом отыскал этот злополучный листок бумаги. Разглядывал я его долго — издали и поближе. Карикатура? Гм!.. Что на знаменитых людей такие штуки рисуют — это точно. И неплохая действительно. Есть в ней юмор. Зря я психовал. Даже наоборот. Если бы я знал, что это она…
Вернулся домой дедушка. Он тоже не забыл о бабушкином дне рождения. Он смущенно извлек из кармана букет оранжерейных фиалок.
— Это тебе, — сказал он бабушке. — Мне казалось, ты любишь их. А я только и делаю, что думаю о вас: о тебе и об этом вот хитреце…
И он поцеловал бабушку, а мне по-дружески дал тумака.
С этого времени прошло уже больше полугода. Теперь и я хожу в «пингвинах». Я стал летописцем звена, и Таши поручил мне написать историю этой ловушки, которую я расставил для них, а угодил в нее сам.
Как меня взяли обратно в отряд? Об этом я в самое ближайшее время напишу. Это уже тема другой хроники.
Замок в тетради
1
В квартире женщины по прозвищу «Дези — гусиные лапки», иногда за глаза ее называли «Угорь», раздался продолжительный звонок, Дверь распахнулась.
— Это ты, Тони?
— Конечно, я, — ответил Тони и вежливо поздоровался: — Добрый день, тетя Дези! Я пришел к вам насчет металлолома. Накопилось еще что-нибудь? Вообще-то можно и макулатуру, тряпье тоже подойдет.
Продолговатое лицо тети Дези растянулось в улыбке.
— Входи, входи! Кое-что есть. В основном — бумага. Я набрала тут для тебя книжек, старых газет и прочего разного клама.
— Хлама… — поправил ее Тони. — Нужно говорить: хлам.
Тетя Дези радостно захохотала, сверкнув длинными лошадиными зубами.
— Ххлаам — вот здорово! Красивое слово, не правда ли? Очень красивое. Ну, проходи, проходи!
В углу чулана возвышалась большая груда бумаги. Книги, газеты, тетради, иллюстрированные журналы.
— Вот это да! — воскликнул Тони.
— Ну что, ты есть довольный?
— Доволен, — поправил Тони, который уже привык к тому, что все время исправляет тетю Дези, хотя познакомились они совсем недавно. Ее адрес дал Тони дворник из соседнего дома, Тихамир.
Тетя Дези еще сорок лет назад вышла замуж за венгра, приехала в Будапешт, но до сих пор так странно говорит по-венгерски. Сколько же ей теперь? Этого Тони не знал. Для него стариком был каждый, кому за сорок, а тем более — пятьдесят. Что же касается шестидесятилетних, то о них и говорить нечего. Хотя вообще-то старость не всегда зависит от возраста.
«Когда человек правильный, — думал Тони, — так он и под старость молодым остается».
А тетя Дези человек что надо, долговязая хохотушка.
— Дааволен, давоолен, — произносила на все лады тетя Дези, пока Тони запихивал в мешок старые газеты. Они заключили между собой небольшую сделку: тетя Дези оставляет металлолом и макулатуру для Тони, а он за это учит ее правильно говорить. — Все эти ваши «о», «е» — это так трудно. И сколько лет я живу здесь. А мне всио ищио надо учиться. А тебе нравится учиться, Тони?
Мешок был уже наполовину заполнен, а груда бумаги в углу почти не уменьшалась. Надо было, конечно, захватить мешок побольше, хотя можно прийти и еще раз. Тони никак не думал, что здесь окажется столько рваных книг и старых журналов, а главное — что все это попадет к нему в руки.
— Учиться? — Он вздохнул. — Если честно говорить, нет.
Тони был порядочным человеком и врал только тогда, когда это было абсолютно необходимо. А зачем ему врать тете Дези?
— Вернее, очень даже не нравится, — признался он. — Но в то же время было бы неплохо, например, научиться говорить по-английски, читать английские книжки. Это, к примеру, что такое? — И Тони начал листать попавший ему на глаза старый английский журнал.