Улица Святого Сульпиция
Шрифт:
Было уже около восьми часов вечера, когда Машелье спустился с холма. Он позабыл о голоде и усталости, в ушах у него звенело, ему слышались ликующие песнопения. Встретив на безлюдной улочке полицейского, он робко направился к нему, простирая руки.
— Это я, — промолвил он с благостной
— Отвяжись, болван… Ступай проспись, нечего приставать к людям с дурацкими выдумками…
Озадаченный такой грубостью, Машелье застыл на месте и прошептал, покачав головой:
— Не ведает, что творит…
Его вдруг охватило беспокойство, он растерялся, хотел было вернуться на вершину Монмартра, но, не чуя под собою ног от усталости, поплелся по темной улочке, выходящей на освещенную площадь.
На бульваре Клиши Машелье смешался с толпой гуляющих. Никто его не замечал, а те, кто встречал его страдальческий взгляд, ускоряли шаг, боясь, что он станет просить милостыню. Измученный толкотней и давкой, дрожа от озноба, он присел отдохнуть на скамью. Его терзало одно сомнение, одна навязчивая мысль: «Отчего люди не узнают меня?»
Две уличные девки, слоняясь по бульвару, шутки ради пристали к нему.
— Эй, Ландрю, пойдем с нами! — окликнула его старшая, дернув его за бородку.
Обе девицы прыснули со смеху, а та, что помоложе, возразила:
— Да нет, это Иисус Христос, разве не видишь?
— Да, это я! — подтвердил Машелье. Ободренный их словами, он поднялся со скамьи, чтобы благословить девиц, возложив на них руки. Но те убежали, заливаясь хохотом.
— Он еще накличет нам беду, этот Христосик,
Машелье понял, как трудно убедить людей в том, что он сошел к ним с небес. Он решил сначала объявить благую весть нищим и убогим и, свернув с бульвара, пошел искать их по городу. Но он нигде не встречал бедняков, ни один нищий не попался ему на пути. Машелье громко выражал свое недоумение, останавливал прохожих, допытываясь, не видал ли кто из них нищих и убогих. Прохожие не понимали его. Они даже не знали, есть ли в городе нищие.
Было около полуночи, когда Машелье добрался до моста Святых Отцов. Он не ощущал ни голода, ни усталости — ничего, кроме тревожного нетерпения. Он помнил, что до встречи с Обинаром нередко ночевал под этим мостом, и надеялся найти там бедняков. Однако, сойдя на берег, убедился, что их прежнее логово опустело. Машелье почувствовал себя таким одиноким, всеми покинутым, что чуть не разрыдался. Но вот на другом берегу к воде стали спускаться какие-то люди, ища пристанища под сводом моста. Машелье взмахнул рукой и громко крикнул:
— Это я!
Бродяги остановились, не понимая, откуда доносится голос, гулко раздававшийся под каменной аркой.
— Это я! Не бойтесь! Я иду…
Он поспешно спустился по узкой лесенке прямо к воде.
— Я иду к вам!
На миг бродягам почудилось, будто Машелье идет к ним по водам, а когда на поверхности реки не осталось ничего, кроме ряби, они не могли понять, то ли они видели это наяву, то ли это предвещало им ночные сновидения, чтобы они могли позабыть о своей горькой доле.