Улисс
Шрифт:
Прощай же и речи мои запиши,
О том, что воскрес я, везде расскажи.
Мне плоть не помеха, коль скоро я бог,
Лечу я на небо… Прощай же, дружок!
Выделывая антраша, он подвигался на их глазах к сорокафутовому провалу, махая крылоподобными руками, легко подскакивая, и шляпа ветреника колыхалась на свежем ветру, доносившем до них его отрывистые птичьи крики.
Хейнс, который посмеивался весьма сдержанно, идя рядом со Стивеном, заметил:
– Мне кажется, тут не стоит смеяться. Он сильно богохульствует. Впрочем, я лично не из верующих. С другой стороны, его веселье как-то придает всему безобидность, не правда ли? Как это у него называется? Иосиф-плотник?
– Баллада об Иисусе-шутнике, – буркнул Стивен.
– Так вы это раньше слышали? – спросил Хейнс.
– Каждый день три раза, после еды, – последовал сухой ответ.
– Но вы сами-то не из верующих? – продолжал расспрашивать Хейнс. – Я хочу
– Мне думается, у этого слова всего один смысл, – сказал Стивен.
Остановясь, Хейнс вынул серебряный портсигар с мерцающим зеленым камнем. Нажав на пружину крышки большим пальцем, он раскрыл его и протянул Стивену.
– Спасибо, – отозвался тот, беря сигарету.
Хейнс взял другую себе и снова защелкнул крышку. Спрятав обратно портсигар, он вынул из жилетного кармана никелированную трутницу, тем же манером раскрыл ее, прикурил и, заслонив язычок пламени ладонью, подставил Стивену.
– Да, конечно, – проговорил он, когда они пошли дальше. – Вы либо веруете, либо нет, верно? Лично я не мог бы переварить идею личного Бога. Надеюсь, вы ее не придерживаетесь?
– Вы видите во мне, – произнес Стивен мрачно и недовольно, – пример ужасающего вольнодумства.
Он шел, выжидая продолжения разговора, держа сбоку ясеневую тросточку.
Ее кованый наконечник легко чертил по тропинке, поскрипывая у ног. Мой дружочек следом за мной, с тоненьким зовом: Стииииии-вии! Волнистая линия вдоль тропинки. Они пройдут по ней вечером, затемно возвращаясь. Он хочет ключ. Ключ мой, я плачу аренду. Но я ем хлеб его, что горестен устам [52] .
Отдай и ключ. Все отдай. Он спросит про него. По глазам было видно.
– В конечном счете… – начал Хейнс.
52
Парафраз Дантовой строки: «Но горестен устам чужой ломоть». Рай, XVII, 58 (перевод М.Лозинского).
Стивен обернулся и увидал, что холодный взгляд, смеривший его, был не таким уж недобрым.
– В конечном счете, мне кажется, вы способны достичь свободы. Похоже, что вы сами себе господин.
– Я слуга двух господ, – отвечал Стивен, – или, если хотите, госпож, англичанки и итальянки.
– Итальянки? – переспросил Хейнс.
Полоумная королева, старая и ревнивая. На колени передо мной.
– А некто третий, – продолжал Стивен, – желает, чтобы я был у него на побегушках.
– Итальянки? – спросил снова Хейнс. – Что это значит?
– Британской империи, – пояснил Стивен, покраснев, – и Римской святой соборной и апостольской церкви.
Прежде чем заговорить, Хейнс снял с нижней губы приставшие крошки табака.
– Вполне понимаю вас, – спокойно заметил он. – Я бы даже сказал, для ирландца естественно так думать. Мы в Англии сознаем, что обращались с вами несправедливо. Но повинна тут, видимо, история.
Гордые полновластные титулы прозвучали в памяти Стивена победным звоном медных колоколов: et unam sanctam catholicam et apostolicam ecclesiam [53] – неспешный рост, вызревание догматов и обрядов, как его собственных заветных мыслей, химия звезд. Апостольский символ [54] в мессе папы Марцеллия [55] , голоса сливаются в мощное утверждающее соло, и под их пение недреманный ангел церкви воинствующей обезоруживал ересиархов и грозил им.
53
и во едину святую соборную и апостольскую церковь (лат.)
54
Апостольский символ – принятая на Западе формулировка христианского Символа веры; 12 членов его в католической традиции сопоставляются 12 апостолам.
55
Месса папы Марцеллия – знаменитая месса Палестрины, написанная в память папы Марцеллия II, который скончался в 1555 г. после всего лишь двадцатидвухдневного понтификата. Джойс очень высоко ценил ее, однажды сказав: «Написав „Мессу для папы Марцеллия“, Палестрина превзошел себя как музыкант и спас музыку для Церкви».
Орды ересей в скособоченных митрах разбегаются наутек: Фотий, орава зубоскалов, средь коих и Маллиган, Арий, воевавший всю жизнь против единосущия Сына Отцу, Валентин, что гнушался земным естеством Христа, и хитроумный ересиарх из Африки, Савеллий, по чьим утверждениям Отец Сам был собственным Сыном [56] .
Слова,
Пустое зубоскальство. Неизбежная пустота ожидает их, всех, что ткут ветер [57] : угрозу, обезоруживанье и поражение несут им стройные боевые порядки ангелов церкви, воинство Михаила [58] , в пору раздоров всегда встающее на ее защиту с копьями и щитами.
56
Имена, проходящие в сознании Стивена, принадлежат весьма разным фигурам, общее у которых в том, что католическое богословие считает их всех авторами еретических учений. Фотий (ок.820-ок.891) – патриарх Константинопольский, виднейший деятель Православия и мишень резких нападок католиков, считающих его зачинателем «раскола», который привел к разделению Церквей в 1054 г. Арий (ок.256-336) – основатель арианства, учения о сотворенности Сына Божия, отвергнутого как ересь Никейским (I Вселенским) собором в 325 г. в пользу учения св.Афанасия Великого о единосущии Отца и Сына. Валентин (II в.) – автор одной из наиболее изощренных систем околохристианского гностицизма; как это типично для гностиков, он тяготеет к спиритуализму и гнушению плотью, утверждая, в частности, что Христос не имел земного тела и был чистым духом. Савеллий (III в.) – представитель модализма, ереси, согласно которой Ипостаси Пресвятой Троицы – не разные Лица, а только разные способы проявления (модусы) единой Сущности, так что все их различия – лишь кажущиеся. В своих размышлениях о связи отца и сына Стивен нередко вспоминает эти учения (в эп. 3, 9, 14).
57
«Ткать ветер» – образ из песни, входящей в трагикомедию «Судебное дело дьявола» (1623) английского драматурга Джона Уэбстера (ок.1580-ок.1632).
58
Воинство Михаила – из молитвы, заключающей католическую службу. В эп. 5 ее будет слушать Блум, как в эп. 4 он заметит то же облачко, что Стивен выше: такими микродеталями Джойс утверждает связь и перекличку двух линий романа.
Браво, бис! Продолжительные аплодисменты. Zut! Nom de Dieu! [59]
– Я, разумеется, британец, – продолжал голос Хейнса, – и мыслю я соответственно. К тому же мне вовсе не хочется увидеть свою страну в руках немецких евреев. Боюсь, что сейчас это главная опасность для нашей нации.
Двое, наблюдая, стояли на краю обрыва – делец и лодочник.
– Плывет в Баллок.
Лодочник с неким пренебрежением кивнул на север залива.
– Там будет саженей пять [60] , – сказал он. – Туда его и вынесет после часу, когда прилив начнется. Нынче девятый день.
59
Проклятье! К черту! (франц.)
60
…Саженей пять… – вкупе с темой утопленника, Шекспиров мотив («Буря» I, 2).
Про утопленника. Парус кружит по пустынной бухте, поджидая, когда вынырнет раздутый мешок и обернет к солнцу солью беленное вспученное лицо.
А вот и я.
Извилистой тропкой они спустились к неширокому заливчику. Бык Маллиган стоял на камне без пиджака, отшпиленный галстук струился по ветру за плечом. Поблизости от него юноша, держась за выступ скалы, медленно по-лягушачьи разводил зелеными ногами в студенистой толще воды.
– А брат с тобой, Мэйлахи?
– Да нет, он в Уэстмите, у Бэннонов.
– Все еще? Мне Бэннон прислал открытку. Говорит, подцепил себе там одну молоденькую. Фотодевочка, он ее так зовет.
– Заснял, значит? С короткой выдержкой?
Бык Маллиган уселся снять башмаки. Из-за выступа скалы высунулось красное отдувающееся лицо. Пожилой мужчина вылез на камни, вода блестела на его лысине с седоватым венчиком, вода струилась по груди, по брюху, капала с черных мешковатых трусов.
Бык Маллиган посторонился, пропуская его, и, бросив взгляд на Хейнса и Стивена, ногтем большого пальца [61] набожно перекрестил себе лоб, уста и грудную клетку.
61
Ногтем большого пальца… перекрестил – такое крестное знамение делается перед чтением Евангелия на службе.