Улитка без панциря
Шрифт:
После уроков мои две «кумушки» вместе идут к Люде, а вечером я захожу за дочкой в роскошную квартиру.
Девчонки встречают меня накрашенные так, точно обеим давно за пятьдесят и они задались целью с помощью туши и румян вернуть былую молодость.
Иногда за ними присматривает Людина бабушка. Она не мешает им делать, что хотят.
— Может быть, чаю? — спрашивает она меня без всякого выражения в глазах.
— Спасибо,
— Я родом из деревни, — говорит Людина бабушка снова без выражения. У них это что, семейное, — так говорить, чтоб непонятно было, о чем ты на самом деле думаешь?
— Мы всегда всех сажали за стол, — сообщает мне Людина бабушка. — И когда я приходила к чужим людям, я всегда думала: «Почему они держат меня у порога? Почему не приглашают к столу?» Мне кажется, вы тоже так думаете про нас.
— Я не была в деревне, — говорю я. — Мне не с чем сравнивать. И я действительно тороплюсь.
— Вы где-то работаете?
— Конечно. В одной фирме. Компьютерный дизайн. Это когда вы должны…
— Смотрите, какой колокольчик мне сегодня подарили, — говорит Людина мама, вдруг появляясь передо мной. — Это сама Ёрзина. Вы знаете Ёрзину?
Я неопределенно качаю головой — что она подумает обо мне, если поймет, что я об этой Ёрзиной впервые слышу? Но, кажется, ей все равно.
— Вот ее знак — Марины Ёрзиной. Авторская работа. У нас сегодня были съемки в центральном выставочном зале. Я так и позировала, с этим колокольчиком, а после говорю: просто не хочется выпускать из рук. Мне и подарили его.
Я хвалю колокольчик и думаю: «Надо бы зайти к ним в дом и выпить чаю. Может быть, с этого у нас начнется дружба? Девочки же дружат. Надо и мне с кем-нибудь общаться. Хотя бы с этой вот звездной семейкой. Из кого мне выбирать? Нельзя жить в раковине».
Но Людина мать уже опять скрывается в какой-нибудь из комнат.
В субботу после школы Люда идет к нам. Уходит в воскресенье вечером.
В детстве я тоже любила ночевать в гостях. Ночью в темноте мы впятером рассказываем разные истории. У нас как в пионерском лагере. Или в индейском вигваме. Кто-то когда-то мне сказал, что наша комната похожа на индейский вигвам.
Здесь вечно беспорядок. Пожалуй, ни одна вещь не лежит сегодня там же, где лежала вчера. Кроме кровати, например, — ее не сдвинешь. Но это наш, привычный беспорядок. Люда с собой приносит свой. Теперь только и успевай рассовывать все по местам. Тарелку или вилку я нахожу среди носков, а моя сумка почему-то лежит в ванной. Ванна часто бывает заперта. Люда кричит оттуда, что ей нужны женские прокладки.
Однажды поздно вечером она позвонила нам:
— У меня началось!
Оказалось, она старше Вальки, ей почти 12. Ростом она по пояс мне. При этом грудь у нее больше, чем у меня. Крошечный такой человечек, всегда взъерошенный, с огромной грудью.
Утром в понедельник, выдавая деньги на школьные обеды, я замечаю исчезновение из кошелька одной купюры. Самой большой — такой, какие редко в моем кошельке гостят.
Дети ничего не могут объяснить. Да я и не думаю на них. Разве что кто по недомыслию. Или…
— Вы брали вчера пару червонцев, — говорю я старшему, — когда я посылала вас за батоном. Из кошелька при этом ничего не выпало?
— Н-нет… Ничего.
Проверять некогда. Я убегаю на работу. Здесь, в нынешней моей конторе, нет проходной — к счастью, это не завод. Но все равно опаздывать не стоит!
Целую неделю я не могу выбрать время для того, чтобы перетряхнуть весь дом. В те дни, когда целый день работаю, под вечер я очень, очень хочу спать.
Конечно, деньги где-то здесь. И рано или поздно попадутся под руку. В игрушках. Или среди колготок. В книгах. В ботинках. Может, кто-то взял их поиграть…
Мне страшно спрашивать о деньгах у Люды. Она может подумать, что ее кто-то обвиняет. Вот если бы как-то осторожно…
Ее бабушка показалась мне более подходящей собеседницей, чем мама.
— Вы не могли бы встретиться со мной? Это не телефонный разговор…
— О девочках? — тут же догадывается она.
И сразу идет в наступление:
— Я так понимаю, вам что-то в Люде не нравится? Тогда, может быть, не будем общаться — и дело с концом.
Я так теряюсь, что не могу ничего сказать. Неужто дружба двух наших «кумушек» была ей настолько в тягость, что она рада любому поводу, чтобы прервать ее? Легко же ей переступить через меня, через Вальку, которую она поила чаем, вспоминая, как ее саму когда-то держали у порога. Легко ей сходу отказаться от меня и дочки!
— Нет, будем общаться, будем! — ору я ей в трубку. — Мне надо выяснить… Спросите сами у нее, чтобы она не испугалась! Я уже спросила у своих. В этом ничего нет. С детьми так бывает. Они не знают цены деньгам. Это не кража, а так, по недомыслию. Мы, взрослые, потому и отвечаем за них, что они сами еще…
— Я выясню, — отвечает Людина бабушка. — Но вы понимаете, дружить девочки больше не будут. Если вы находите возможным заподозрить…
Я не успеваю ей ничего сказать. Она швыряет трубку. И больше не хочет ее брать.
Зато через час звонит Людина мама. И все, что я могу, — это отодвинуть трубку, чтоб не слушать, как она выливает раздражение, копившееся, может быть, с тех самых пор, когда девчонки стали проводить время вместе. И всего-то оттого, что мама у одной из них — вовсе никакая не звезда?