Улитка на ладони
Шрифт:
– Мы шли к кораблю? – спросила Анрика. Она с тревогой оглядывалась.
Горизонт на западе потемнел. Стена песка поднималась в воздух, закрывая небо. Фиалка попыталась вырвать стягивающую шею веревку из рук девушки.
– Успокойся!
Анрика хлопнула корову по макушке раскрытой ладонью. Фиалка обиженно захныкала.
– Быстрее, – сказал я. – Переждем ураган внутри. Другого выхода нет.
Я почувствовал корабль, когда мысленно путешествовал по пустыне. Укрыться в нем казалось хорошей идеей. Сейчас, глядя на
– Это сделал кит, да? – спросила Анрика.
Я заглянул внутрь. В темной глубине ползали несколько светящихся жуков, и ворчливо жаловался ветер. Из-за колючек забираться пришлось с осторожностью. Как я ни старался, но одна из них скользнула по лицу, едва не задев глаз, и на щеке осталась глубокая царапина.
– Ч-черт! – выругался я.
В темноте кто-то зашевелился. Анрика вскрикнула. Я выхватил самострел и направил в сторону фигуры, выглядывающей из-за кучи мешков.
– Не надо в меня стрелять, – мысленно сказал незнакомец. – Я безоружен. И весьма мирен.
Он нагнулся, поднял сплетенный из тонких веток фонарь, в котором копошились светящиеся жуки. Тусклый свет осветил его лицо, выхватив из темноты выпученные глаза и смеющийся широкий рот.
– Зеленокожий? – удивился я.
– К вашим услугам, – кивнул он, продемонстрировав пластины хитинового панциря на голове.
Со щелчком сложился и разложился гребень с острыми колючками. Я внимательно вгляделся в зеленое лицо. Через левый глаз жителя пустыни пробегал шрам и опускался на губу, отчего казалось, что зеленокожий все время насмешливо прищуривается. Одет он был в куртку из кожи огненной ящерицы. На его плече висела потертая сумка.
У зеленокожих нет собственных имен. Как их только не называют: пересмешниками, теми, кто забирается в головы, гоблинами. Некоторые даже считают, что зеленокожие неразумны, просто их мастерство подражания трудно отличить от поведения человека. Но я знаю, что это ложь. Они такие же, как мы, просто людям трудно это признать.
– Обычно я зарываюсь перед бурей, – вздохнул зеленокожий. – Но сейчас это бес-по-лезно. Чувствуете, какие волны надвигаются? Хр-р-ра! Выкопает. И закопает вновь, но уже мертвого. Поэтому я спрятался здесь.
– Думаешь, обшивка выдержит? – спросил я, глядя, как Анрика привязывает Фиалку к основанию мачты.
Порыв ветра занес в корабль пригоршню песка. Зеленокожий подошел к пробоине, открыл клетку-фонарь и вытрусил жуков наружу.
– У нас есть Последняя Песня, – сказал он, вернувшись на место. – Ее надо петь перед смертью, когда не успеваешь завершить паломничество.
Зеленокожий сел на корточки и затянул песню, не мысленно, а в голос. Она была похожа на шуршание песка и завывание ветра.
– О-у-у-о-а-а-а! – пел он, раскачиваясь. – Ш-ш-ш-ш.
– Помоги заделать дыру, – обратился я к Анрике.
Мы принялись таскать тяжелые, наполненные песком мешки к пробоине, волоча их вдвоем по полу. Видимо, мешки использовали в качестве балласта, чтобы придать кораблю нужную устойчивость.
– Ш-т-ш-т-о-о-у-а-а-а! – завывал зеленокожий.
Его глаза подернулись пленкой.
– Пожалуйста, пусть он замолчит, – сказала Анрика.
Я стукнул зеленокожего по спине. Он посмотрел на меня мутными глазами, отполз к носу корабля и там продолжил свое заунывное пение. Фиалка принялась грызть веревку.
– Глупая, – сказала ей Анрика. – Снаружи ты не выживешь.
Я дотащил последний мешок и взвалил на образовавшуюся кучу, перекрывая единственный лучик света. Мы оказались в кромешной темноте. Даже светящиеся жуки куда-то попрятались. Анрика прикоснулась к моей руке и прошептала:
– Я хочу жить.
– Мы выживем, – сказал я. – Надо только крепче привязаться к мачте. У меня есть веревка.
Я достал из сумки бечеву, помог закрепиться Анрике и привязал самого себя.
– Иди сюда, – бросил я зеленокожему.
Тот не ответил. Оставалось только ждать. Я прижал ладони к холодному дереву. Корабль скрипел под порывами налетающего ветра. Снаружи стучал песок. Зеленокожий, не замолкая, пел Последнюю Песню. Его голос то набирал силу, превращаясь в вой, то затихал, становясь жалобным бормотанием, переходящим в плач младенца. Вторя жителю пустыни, хныкала Фиалка.
Я почувствовал корабль. Растворился в скрытом неистовстве и жажде свободы. Корабль, который всю свою жизнь мчался в песках, теперь стал пленником пустыни. Он ждал ураган, как свободы, как избавления, как память о последнем походе, когда он шел наперегонки с китом. Сквозь рокот оставшейся в прошлом бури я услышал чужие голоса.
«Он нас догоняет!»
«Быстрее! Поставьте паруса!»
«Нет! Не выдержат мачты!»
Впереди возвышались скалистые рифы. Стоит их достичь, зацепиться брюхом за острые выступы, и кит останется без добычи.
Крак! – сломалась в далеком прошлом третья мачта, упавшая поперек палубы.
– Слышишь? – спросил я у Анрики. – Это кричит погибшая команда.
– Нет, я ничего не слышу, – прошептала девушка.
«Какой огромный! Настоящий дьявол!»
«Стреляйте, чего вы ждете!»
«Берегись!»
Раздался удар, корабль вздрогнул. Вскрикнула Анрика. В моей голове кричали упавшие за борт люди, пожираемые хищником из прошлого.
– Он здесь! – выкрикнула Анрика. – Рядом с кораблем!
Я тоже его чувствовал. Кит разрывал песок вокруг корабля. Слышал наш запах и хотел заполучить добычу. Его спина чиркнула по днищу. Фиалка села на задние лапы и затявкала, подняв голову кверху.
Новый удар! Кит врезался в корабль. Затрещали ломающиеся доски. Парусник поднялся и лег на правый бок.