Улпан ее имя
Шрифт:
– Ни за что! Ты разве не знаешь, что Есеней – это я? Я буду каждый аул называть по-человечески, своим именем. Буду говорить – аул Беспая. Я заставлю забыть название твоего аула – «Двухсемейный Туркмен». Как звали вашего предка?
Шынар замешкалась.
– А скажи… – нашлась она, – как еще можно назвать журт, обжитую местность?
– Можно – «ель».
– Вот, вот! А к слову «ель» прибавь слово, каким встречаешь мужа после долгой его поездки.
– Это, что ли, благополучно ли дошла его лошадь и не сломалась ли телега? Ат-колик аман-ба?
– Да, так говорят. А теперь
– Ел… Ел – аман… Еламан его звали, так?
– Так, именно так!
– Боже мой! – притворно ужаснулась Улпан. – Что ты наделала! Ты сама вслух назвала – и старого Беспая, и Еламана!
– Но ты никому, Улпан…
– Как же! На весь мир разглашу! Шынар сказала – Беспай… Шынар сказала – Еламан. Я сама слышала. Но теперь ты будешь всех называть по именам.
– Никогда!
– Всегда! И первым назовешь – Есенея.
– Ни за что!
– Назовешь в его присутствии, да…
– Я лучше умру.
– Не умрешь.
Было еще светло, и самовар снова поставили под открытым небом. Разливать чай стала Шынар, Улпан подсела к ней.
– Мы так хотим пить… – сказала она, лукаво взглянув на Есенея. – Мы так устали…
– Вижу, – сказал он.
– Шынаржан, налей мне поскорее…
Пиалы передавались из рук в руки, первую подали Есенею. А когда подошла очередь Улпан, Шынар подала ей.
– Улпан, твой чай, возьми…
Улпан, словно не к ней обращались, не только не взяла, но и не взглянула на Шынар.
– Улпан, возьми же…
– Кто здесь – Улпан, Улпан… Ты что, не знаешь моего настоящего имени? – сдвинула она брови.
Шынар побледнела. Значит, Улпан не шутила? Но как же? Пиала так и останется в протянутой руке? Улпан так и не примет? Так и будет сверлить глазами? А Мусреп вместо того, чтобы прийти на помощь, посмеивается и ждет, что будет.
И Шынар решилась. Сперва она поставила пиалу рядом с самоваром, поднялась и преклонила колено перед Есенеем, как бы заранее прося у него прощения.
Потом снова протянула пиалу Улпан:
– Есеней… Возьмешь свой чай или не возьмешь? – Щеки у нее алели, но голос звучал твердо.
Улпан приняла пиалу, засмеялась. Захохотал и Есеней:
– Шынаржан! Айналайн! У тебя решительность настоящего мужчины… Я до сих пор никого не мог заставить, чтобы Улпан называли моим именем. Ты первая, ты проложила путь всем людям из кереев и уаков. За мной орамал, [54] девятикратный!
Да, и он сейчас иначе относился к тому, что раньше показалось бы ему недопустимым.
54
Орамал – набор подарков из девяти разных предметов, это может быть и скот, и одежда, и другие вещи.
– Ну и бабенка! – сказала свое слово Улпан. – Какой убыток нанесла Есенею! Слушай, ты поделилась бы со мной…
В этот вечер мир, согласие, радость были хозяевами за дастарханом у Мусрепа.
Мужчины остались сидеть, а Улпан с Шынар ушли на алты-бакан, этот день только так и можно было закончить – стремительно
Когда они подошли к алты-бакану, их встретила песня. Пели две девушки – Бикен и Гаухар. Их песня качалась вместе с ними – то взлетала кверху, то опускалась вниз, то уходила, а то – накатывала, как волна на озере в ветреный день.
Сперва девушки очень складно пропели приветствие. Две молодые келин поднялись высоко среди людей нашего рода, и пусть всегда остаются на этой вершине… Пусть они позаботятся о других женщинах – у которых постоянно замызганы подолы, которые с утра до ночи доят кобылиц в табунах и овец в отарах. Кто, если не Улпан, не Шынар, позаботится о таких? Пусть будут заступницами. Пусть нам в лоб вонзится колючка, направленная против них… А пока – надо радоваться и веселиться…
Потом была еще песня:
Отара пропала в степи…А тонкий камзол промок от дождя.Замерзаю, калкажан. [55] Ночь…И свекор, и свекровь…Суженый – все дома спят, калкажан.Что тебя ждет впереди?То же… То же, что и меня!Калкажан…Станешь ты когда-нибудь такой же, как и я.Хоть бы ты меня жалела, калкажан!..Шынар слушала, слушала – и всплакнула. Ей не надо было особых усилий, чтобы представить себе молодую, измученную, озябшую женщину. И ей стало жаль ее – до боли, до слез.
55
Калкажан – в данном случае обращение к младшей сестре мужа.
Гаухар и Бикен прервали песню, и одна из них спросила:
– Неужели и ты обижена судьбой?..
– Теперь нет… – ответила она.
– Ведь это просто такая песня, – утешила ее другая. Бикен и Гаухар призадумались: что бы спеть, рассеять у Шынар грустное настроение. Они затянули одну из песен Биржана, известного в их краях поэта и певца, песню – свадебную, где он спрашивал у своих друзей Кольбая и Жанбая, кто, кроме Ляйлим, мог взять его шидер – дорогие, отделанные бронзой, путы… И стоит шидер – сорок кобылиц, такой калым он готов отдать, и потому не может требовать возврата… Ляйлим-шырак… Сорока кобылиц стоит шидер!
Улпан и Шынар послушали песни – когда же это было, чтобы возле алты-бакана не пели песни! Они покачались на качелях. Может быть, им тоже хотелось бы спеть какую-нибудь песню вместе. Но выросли они в разных краях, далеких друг от друга, у них не было совместных, знакомых с детства песен. А Улпан к тому же не обладала певческим голосом, и Шынар лишь подпевала несмело двум подружкам.
Пришла Науша и позвала:
– Шынаржан, пойдем… Все готово…
Улпан нерешительно посмотрела на Шынар – как им распрощаться с молодежью соседнего аула… Шынар поняла ее: