Улпан ее имя
Шрифт:
Есеней и его люди уехали, а Тлеумбет-бий еще несколько дней продолжал нажим на Чингиса, и тоже ничего не добился. Но хотя бы выяснил, что он не выступит и на стороне Есенея.
Ага-султан оставался верен себе.
3
Из Аманкарагая Есеней со своими спутниками ехал всю ночь и на рассвете добрался до аула Жазы-бия, который проводил лето на берегу Малого Тенгиза, как называли устье реки Убаган.
Этот Жазы-бий, родом из аргынов, принимал когда-то участие в подготовке к размежеванию земель Оренбургской и Сибирской губерний, [17] к его словам прислушивались, а его слово всегда было
17
Впервые граница, весьма условная и временная, между землями казахов Оренбургского и Сибирского ведомств была установлена в 1838 г.
Своего друга он принял с почетом, но поговорить по душам, как того требовала сложная обстановка, им не удалось. Стоило Есенею слезть с седла и направиться к большой белой юрте, он увидел вдали двух всадников, которые во весь опор скакали к аулу.
– Это мои, – сказал он, когда всадники приблизились. Это и в самом деле были посыльные от разведчиков Есенея, которые повсюду разыскивали его. Случилось то, что должно было случиться – войска Кенесары вчера переправились через Ишим на этот берег.
Есеней спокойно выслушал их. Он был готов к этой вести, только надеялся, что успеет вернуться до нападения.
– Жазы… – повернулся он к другу. – Дай мне сорок лошадей. Если останутся целыми, верну, а погибнут – уплачу стоимость…
Гости только и успели войти в юрту и утолить жажду кумысом, когда снаружи раздался конский топот. Это по приказу Жазы уже пригнали сорок коней из его табуна.
– Какие могут быть счеты между нами, – сказал на прощанье Жазы. – Не думай об этом, Есеке, и ничего не возвращай…
Сменив лошадей, они поехали дальше и не останавливались…
Коротко расспрашивали встреченных… Но и без всяких расспросов было видно: это не просто очередная вылазка сарбазов Кенесары. Это попытка решающим ударом покончить с сопротивлением керей-уаков. Некоторые аулы – по беспечности, рассчитывая, что находятся в безопасности, далеко, – не захотели до времени покидать джайляу и остались на прежних своих летних становищах. Оттуда угоняли лошадей. Уводили девушек и женщин помоложе. Из юрт забирали кошмы и ковры и всю домашнюю утварь, до последней пиалы.
К восходу следующего дня Есеней подоспел к своим. Сарбазы Кенесары схватились с джигитами кереев и уаков. Храпя, мчались кони, потерявшие седоков… Передний край битвы смещался то к югу, а то к северу, и у тех и у других были заметны и преследователи, и преследуемые. А то преследователи поворачивали назад, и те, кого они только что преследовали, кидались обратно, вслед за ними…
Есеней мгновенно уяснил обстановку. У Кенесары всадников насчиталось бы раз в пять меньше, но это были сарбазы, для которых война стала привычным делом. А его джигиты еще вчера занимались мирным трудом и, даже обладая превосходством в численности, без толку скучивались, не соображали, что наступать надо развернутым строем, при этом обеспечив безопасность краев. При общем беспорядке ожесточенные стычки вспыхивали там, где появлялись наиболее отважные, известные силой и ловкостью батыры и копьеносцы.
Есеней тоже не мог принять на себя управление боем… Человек он был сильный, бесстрашный, но полководцем его никто не назвал бы. И все же он знал, что надо делать. Для начала промчался с одного конца боя до другого, громовым голосом выкрикивая боевой клич кереев, их общий уран:
– Ошибай!.. Ошибай! Ошибай! Ошибай!
Надо, чтобы его джигиты знали: Есеней здесь, Есеней с ними, и это придаст им сил и решимости. Он подбадривал каждого встречавшегося по дороге батыра, а потом и сам ворвался в самую свалку, заставил сарбазов отступить, не забывая наблюдать при этом, где, у какого леска или в какой лощине ослабевают его люди, и тотчас спешил к ним на помощь. Пять-шесть батыров, неотступно следовавших за ним, увлекали за собой кереев и уаков, и там, где оказывались они, противник вынужден был отступать.
Солнце взошло за полдень, и лошади устали – и у тех, и у других. И стрелы в колчанах были на исходе. Во время броска, который возглавил сам Есеней, человек пятьдесят кенесаринцев оказались в плотном кольце и вынуждены были сдаться.
Когда разъехались, то выяснилось – из есенеевского ополчения в плен попало раза в три больше… Еще можно было видеть, как их ведут, связав за спиной руки… Попадались особенно те, что старались поймать лошадей, оставшихся без хозяев.
В это время был ранен и сам Есеней. Случайно, по-глупому! Он погнался остановить убегавших с поля боя своих джигитов и вместе с ними постараться отбить пленных, но стрела впилась в шею его лошади, и лошадь распласталась. Ничком, ободрав лицо, упал и Есеней. Утирая кровь, он принял повод из рук Бекентай-батыра, который был рядом со сменными лошадьми, и занес ногу в стремя свежего коня, и его настигла вражеская стрела, вонзившись между лопатками. Есеней ухватился за гриву, не в силах был двинуться с места…
Мусреп и Садыр, Артыкбай, сражавшиеся с ним стремя в стремя, окружили его, стали лечить древним, испытанным способом. Сперва выдернули стрелу, а потом, макая ее в кровь, струившуюся из раны, они совершили обряд «ушык-тау», чтобы изгнать болезнь.
Звучало заклинание:
– Ушык! Ушык! Ушык! Помоги вылечить, пророк Юсуп! Ушык!.. Ушык! Ушык!.. Это не мы лечим, а лечит черный баксы [18] из Алдая! Ушык! Ушык! Ушык!
Мусреп распорядился:
– Теперь скорее! К доктыру, в Стап! Бекентай! Веди в поводу лошадь бия!
18
Баксы – знахарь.
Бекентай впереди, а Мусреп и Садыр поддерживали Есенея в седле с обеих сторон. Артыкбай-батыр прикрывал сзади.
– Ойбай, потише, шагом, шагом… – застонал Есеней, они с места пустили коней вскачь.
А шагом – значило самим попасть в плен, Мусреп крикнул:
– Скачи, Бекентай! Не останавливайся! Скачи! Отступавшие сарбазы заметили, что Есеней покидает поле боя с самыми опасными для них батырами, и приободрились, начали охватывать их кольцом, а часть – настигала сзади.
Дело могло кончиться плохо, но тут, на счастье, подоспела казачья сотня, из Стапа. Казаки рассыпались цепью, некоторые из них держали наизготовку пики, солнечные лучи плавили обнаженные шашки… Сарбазы, почти настигшие Есенея и его батыров, стали благоразумно отставать, но напоследок еще просвистело в воздухе несколько прощальных стрел. И одна из них нашла Артыкбай-батыра, который по-прежнему скакал позади всех, поразила прямо в крестец…
Останавливаться, совершать обряд ушыктау – было не до этого… На ходу он своей рукой выдернул стрелу, швырнул на землю – и продолжал горячить коня, не замечая боли. Он и слова не сказал, что ранен, пока не встретились с казаками. Даже – как ни в чем не бывало – по-русски поздоровался с сотником: «Дырасти…» И только теперь, когда Есеней и все они находились в безопасности, повалился с седла.
Есенея и Артыкбая на верблюжьих вьючных седлах отвезли в Стап, положили в военный госпиталь. Есеней через месяц вернулся домой – верхом. А Артыкбай-батыра не отпускали шесть месяцев и в аул повезли на санях. С тех пор и навсегда обе ноги у него стали безжизненными – даже с посторонней помощью он шага ступить не мог. Люди говорили, если бы он не сам выдернул стрелу и не швырнул бы ее в степь, если бы той же стрелой его товарищи совершили обряд изгнания боли – ушыктау, то и не потерял бы ног. Ведь Есенея сперва тоже ранило, но для него все закончилось благополучно…