Ультиматум Борна (др. перевод)
Шрифт:
Он подошел к лифтам, нажал на кнопку и стал ждать, сжимая в руке ключ. Открылись двери правого лифта, и генерал с удовлетворением заметил, что тот пустой: значит, не надо просить людей покинуть кабину; по крайней мере, будет не так неловко. Он вошел, установил ключ в самый верхний замок над панелью с кнопками и вновь подождал. Лифт стремительно опустился на самый нижний, подземный этаж.
Двери отворились, и генерал вышел, мгновенно ощутив давящую тишину, царившую в коридорах. Через какие-то мгновения это изменится, подумал он. Он последовал по левому коридору до большой металлической двери, на которой висела табличка: «Запретная зона. Вход только по специальным пропускам».
Как глупо, подумал генерал, доставая из кармана пластиковую карточку и устанавливая ее в выемку с правой стороны. Без этой карточки-пропуска дверь не откроется. Послышались два щелчка, и Родченко вынул карточку. Тяжелая дверь подалась вперед, и монитор зафиксировал, как генерал вошел в помещение.
Огромное темное помещение с низким потолком, по размеру близкое к бальному залу (только без намека на декор), было наполнено шумом. Его производили тысячи черных и серых приборов и сотни сотрудников в девственно белых халатах, которые работали в десятках ярко освещенных и выкрашенных белой краской кабинок. Здесь было прохладно, поскольку это требовалось для нормальной работы приборов. В этом помещении находился центр связи КГБ, двадцать четыре часа в сутки принимавший информацию со всего мира.
Старый солдат поплелся по знакомому маршруту к проходу справа, затем влево к последней кабинке в дальнем конце огромного зала. Путь был долгий, у генерала участилось дыхание, ноги устали. Достигнув комнатки в конце зала, он вошел внутрь, кивнул оператору – мужчине средних лет, – который при виде посетителя снял Наушники. Он сидел перед пультом управления со множеством переключателей, индикаторов и кнопок. Родченко сел рядом с ним и, переведя дыхание, спросил:
– Вы получили сообщение из Парижа? От полковника Крупкина?
– У меня есть сообщение относительно полковника Крупкина, генерал. В соответствии с вашим указанием прослушивать все телефонные разговоры полковника, включая и международные, я несколько минут назад получил из Парижа пленку... Вас она может заинтересовать.
– Вы хорошо работаете, и я благодарен вам за это. И, как всегда, я уверен, что полковник Крупкин проинформирует нас о событиях... Но он, знаете ли, сейчас ужасно занят.
– Вы не должны мне ничего объяснять. То, что вы сейчас услышите, было записано около получаса назад. Наденьте наушники, пожалуйста.
Родченко надел наушники и кивнул. Оператор положил перед генералом блокнот и отточенный карандаш, нажал на несколько кнопок и откинулся назад. Всемогущий третий заместитель председателя Комитета подался вперед, вслушиваясь в магнитофонную запись. Поначалу генерал делал какие-то пометки в блокноте, потом стал быстро записывать все подряд. Пленка закончилась, и Родченко снял наушники. Узкие славянские глаза с набрякшими мешками сурово взглянули на оператора, морщины на лице казались еще более четкими.
– Уничтожить пленку вместе с катушкой, – приказал он, поднимаясь со стула. – Как обычно, вы ничего не слышали.
– Как обычно, генерал.
– И, как обычно, вы получите вознаграждение.
В 4.17 Родченко вернулся в свой кабинет и принялся просматривать записи. Невероятно! В это невозможно поверить, и тем не менее он сам слышал и слова, и голоса, которые их произносили!.. Не слова, которые касались монсеньера в Париже: он отходил на второй план – с ним при необходимости можно связаться в течение, нескольких минут... Это могло подождать, а вот другое не терпело отлагательства ни на одно мгновение! Генерал позвонил своему секретарю.
– Немедленно по спутниковой связи соедините меня с нашим консульством в Нью-Йорке. Включить все скремблеры.
Как это стало возможным?
«Медуза»!
Глава 32
Мари внимательно вслушивалась в голос мужа, который раздавался в телефонной трубке. Через несколько секунд она кивнула Мо Панову, сидевшему в противоположном конце номера гостиницы.
– Где ты? – спросила Мари.
– Звоню из телефона-автомата в «Плаза-Атене», – ответил Борн. – Буду у вас часа через два.
– Что происходит?
– Есть не только неприятности, но и некоторые успехи.
– Мне это ни о чем не говорит.
– Мне нечего сказать.
– Что представляет из себя этот Крупкин?
– Он – большой оригинал. Привез нас в советское посольство, откуда я смог позвонить твоему брату.
– Да что ты!.. Как там дети?!
– Прекрасно. Все просто замечательно. Джеми отлично себя чувствует, а миссис Купер не дает Джонни даже коснуться Эдисон.
– Это означает, что братик не желает возиться с Элисон.
– Пусть так.
– Какой у них номер телефона? Я хочу позвонить им.
– Холланд устанавливает надежную линию связи. Мы узнаем номер через час-другой.
– Мне кажется, ты врешь...
– Пусть так. Тебе надо быть с детьми. Если я буду задерживаться, я перезвоню.
– Подожди минутку. С тобой хочет поговорить Мо...
В трубке что-то щелкнуло, связь прервалась. Заметив реакцию Мари, Панов покачал головой и сказал:
– Не бери в голову. Сейчас он расположен разговаривать со мной меньше, чем с кем бы то ни было.
– Он больше не Дэвид, Мо...
– Теперь его зовут по-другому, – мягко добавил Панов. – Дэвид не может справиться с этим.
– Кажется, это самое страшное, что я когда-либо от тебя слышала. Психиатр кивнул и сказал:
– Вполне может быть.
Серый «ситроен» припарковался по диагонали от подъезда фешенебельного дома на бульваре Монтеня, где жила Доминик Лавье. Крупкин, Алекс и Борн расположились на заднем сиденье. Конклин опять примостился на откидном сиденье. Беседа текла вяло, так как все трое тревожно смотрели в сторону стеклянных дверей подъезда.