Улугбек
Шрифт:
Намек был более чем прозрачный. Улугбек ловил косые, неодобрительные взгляды окружающих. Дождавшись, когда сейид кончит проповедь, он подошел к нему и спросил вежливо, но намеренно громко, чтобы слышало побольше людей и потом разнесло по городу:
— Скажите, премудрый сейид, кто, по-вашему, хуже: я или фараон, о грехах которого вы так красочно говорили нынче?
Ашик, почувствовавший какой-то подвох, но еще не понявший, куда клонит правитель, осторожно ответил:
— Фараон хуже.
Улугбек довольно кивнул и спросил снова:
— А кто, по-вашему,
— Конечно, пророк Моисей.
Теперь настал момент для сокрушительного удара, и Улугбек холодно и строго сказал:
— Аллах приказал Моисею не говорить с фараоном грубо и даже наказывал: «Скажи ему мягко», — не так ли, сейид? Почему же вы, который хуже Моисея, говорите мне, который, по вашим словам, все-таки лучше фараона, таким грубым образом?
В толпе внимательно слушавших придворных кто-то засмеялся. Лицо у сейида вытянулось, побагровело. Он забормотал что-то неразборчивое и попятился. Улугбек повернулся и вышел из мечети.
Порой он чувствовал себя совсем одиноким. Покоя не было даже в собственном доме, в своей семье. Приезжая в Герат, Улугбек видел, что сын Абдал-Лятиф все больше отдаляется от него. Он во всем слушался бабку, много времени проводил в беседах с суфиями и дервишами. Это было тем более обидно, что юноша вырастал вовсе неглупый, энергичный и, кажется, властолюбивый. Как и Улугбек в «молодости, Абдал-Лятиф начал увлекаться астрологией. Отец радовался этому, надеясь, что из сына, может быть, вырастет не только наследник его власти, но и преемник научных трудов.
Но он насторожился, когда по приезде его в Герат сын вдруг хмуро сказал ему однажды:
— Я знаю, что ты мне враг.
— Почему? — удивился Улугбек.
— Так говорят звезды. Я составил себе гороскоп, и оказалось, что ты убьешь меня.
— Какая ерунда! Ведь я же родной отец тебе, — рассмеялся Улугбек и привел старинное изречение, которое часто любил теперь повторять: — Дело не в том, что небесный купол движется, а все, что делается, по усердию «мужественных делается.
Но сын продолжал хмуриться и враждебно смотреть на него. Переубедить его было не так-то легко. Тогда Улугбек попытался клин вышибать клином: против зловещей выдумки звездочетов выставить заповеди корана:
— Ты забыл указание пророка о том, что есть пять вещей на свете, которые известны только одному богу и спрашивать о них нельзя? Только аллах знает, пойдет ли дождь, каким зреет ребенок во чреве матери, что будет завтра, а также когда и где умрет каждый человек. Гадать об этом по звездам грешно.
Сын повеселел, хотя, кажется, и не был убежден до конца. Но для Улугбека давно уже потеряли прежнее значение туманные пророчества по звездам, которые он успел так хорошо изучить. Он скоро забыл об этом разговоре — и напрасно: другие воспользуются суеверием Абдал-Лятифа и постараются, чтобы это пророчество оправдалось—только наоборот...
Будущее Абдал-Лятифа стало заботить Улугбека меньше, когда у него родился еще один сын. Он назвал его Абдал-Азизом и решительно отказался отправить, как и старшего, в Герат, на воспитание к бабке.
В честь рождения нового наследника Улугбек решил обновить чудесные мавзолеи Шахи-Зинда. Здесь проложили еще один коридор и в конце его построили красивую входную арку. Над ней правитель приказал написать:
«Это грандиозное здание основал Абдал-Азиз хан, сын Улугбека Гурагана, сына Шахруха, сына эмира Тимура Гурагана».
Никого особенно не смущало, что Абдал-Азиз, гордо провозглашенный в надписи замечательным строителем, еще даже не умел ни говорить, ни ходить.
Как ни баловал Улугбек своего любимца, заняться всерьез его воспитанием у него не было ни времени, ни настоящего желания. Поэтому Абдал-Азизу суждено было вырасти ничем не примечательным, пустым и бездеятельным человеком, да к тому же еще и трусоватым: в трудный момент, когда Улугбеку больше всего будет нужна его помощь, сын попросту предаст отца.
Улугбеку было не до семейных забот. И ближе родных сыновей давно уже стал ему Али-Кушчи.
Теперь они работали особенно напряженно. У них появилась точная и определенная цель.
Улугбек задумал наиболее плодотворным образом использовать свою обсерваторию, подобной которой еще не существовало на свете, — он это знал. А если так, то нужно вести не отрывочные наблюдения за отдельными звездами без всякой системы: сегодня — за одной, завтра — за другой, чтобы просто удовлетворить свою любознательность. Нет, он решил охватить все до единой звезды, что светят ночами в небе над Самаркандом, определить точное положение каждой и занести их в таблицы.
Такая работа, требующая многих лет и тысячи наблюдений, предпринималась по-настоящему лишь один раз до Улугбека за всю историю человечества.
Первый известный нам каталог звезд составил, как уже говорилось, древнегреческий астроном Гиппарх.
Предание рассказывает, будто ему подсказало такую идею одно загадочное и даже пугающее событие. Год за годом изучая небо, Гиппарх вдруг, к своему великому изумлению, заметил однажды, что в созвездии Скорпиона неожиданно появилась новая яркая звезда. Раньше ее не было на небе! Тогда великий астроном древности и задумал переписать все звезды на небосклоне, дабы грядущие поколения могли сразу подметить любые перемены в звездном мире. Это была поистине гениальная идея. Она принесла науке неоценимую пользу.
Все звезды, видимые простым глазом, Гиппарх изучить не успел. Его каталог включал 1 022 звезды. Птолемей поместил эти таблицы в своем «Великом построении» и тем спас их для науки, потому что подлинные труды Гипларха до нас не дошли.
Все другие звездные каталоги, появлявшиеся позднее, в том числе и самый лучший среди них — Ильхановы таблицы Насираддина-Туси, были не такими полными и систематическими. Главное, они обычно переписывались один с другого. Новых наблюдений над положением звезд в них попадало мало. А ведь со времен Гиппарха прошло шестнадцать веков!