Улыбка Афродиты
Шрифт:
– Где вы так научились плавать? – едва выговорил я, отдышавшись.
– Была чемпионкой школы в заплыве на сто метров, – самодовольно улыбнулась она.
– Господи, – простонал я, но, по крайней мере, уже легче отнесся к своему поражению.
Закрыв глаза, я подставил солнцу тело, дожидаясь, пока сердце перестанет бешено стучать. Когда я снова взглянул на Алекс, она смотрела на меня со сдержанным, немного загадочным выражением лица, потом застенчиво улыбнулась, неожиданно протянула руку и дотронулась до моей щеки. Ее пальцы задержались там всего на мгновение, и я непроизвольно потянулся к ней, но она тут же повернулась и соскользнула в воду. Я сел и стал наблюдать, как она
До конца дня это небольшое происшествие, казалось, встало между нами, словно невидимый барьер. У меня из головы все не шел ее вопросительный, почти удивленный взгляд, как будто она прислушивалась к своим чувствам.
Позднее, когда мы плыли обратно в Вафи, я спустился в каюту и принес две бутылки холодного пива. Открыв одну из них, я протянул ее Алекс, она поблагодарила меня, а потом вдруг торопливо сказала:
– Простите меня за то, что произошло. Я не хочу, чтобы у вас сложилось неправильное представление обо мне.
– Вы не сделали ничего неправильного. – По тому, как она быстро взглянула на меня, я понял, что мой ответ прозвучал несколько высокомерно. – Мы оба немного не в себе. Забудем. – Я коснулся своей бутылкой ее. – Ваше здоровье!
– И ваше тоже! – как-то нерешительно ответила она.
Был уже вечер, когда мы бросили якорь у пристани, от которой отправились в путь. Алекс хотела принять душ и привести себя в порядок, перед тем как пойти на ужин, поэтому я предложил отвезти ее домой и вернуться за ней позднее. До ухода я отнес карту, которой пользовался, вниз и положил к остальным. Верхняя карта покрывала район к юго-востоку от острова к побережью материка, и я заметил на ней множество мелких крестиков, возле каждого из которых стояла цифра. Поначалу отметки озадачили меня, но я быстро понял, что это даты. Над столом с картами висела полка, на которой стояло несколько обтянутых кожей журналов. Вытащив наугад один из них, я перелистал его. Это был отчет отца о поисках затонувшей «Антуанетты», написанный аккуратным почерком человека, который прожил большую часть жизни до появления компьютерной клавиатуры.
На первой странице значилась дата – 17 апреля. Прошло уже пять лет. Последняя запись была сделана в конце октября того же года, а в течение промежуточных летних месяцев отец вносил записи каждый день, когда проводил поиски парохода, отмечая каждое место, погружение и что он нашел, хотя более правильным будет сказать – чего он не нашел. Я просмотрел еще несколько журналов. Они стояли на полке по годам, но весьма походили друг на друга. Иногда перерыв между записями составлял неделю, иногда – день, и я скоро понял, что даты соответствуют скоплениям крестиков на карте. С течением времени возникло ясное представление. За двадцать с лишним лет отец покрыл широкую полосу открытого моря к востоку, начиная с мили или около этого от берега Итаки. Глядя на это огромное водное пространство, было до боли понятно, что он взялся за почти безнадежное дело. Недалеко от побережья материка стоял один большой крест – без каких-либо объяснений. Было совершенно непонятно, что он мог означать.
Во всех журналах отца часто упоминался старик, который помогал ему во время этих экспедиций. Обычно отец обозначал его одной буквой Г, но я вспомнил, что его звали Грегори. В последние годы отец сам уже не нырял, а Грегори еще мог нырять, хотя бы раз в день. Когда же я просмотрел последний журнал – записи, сделанные прошлым летом, – то выяснилось, что отец нанял помощника, студента-иностранца. Это означало, что, вместо того чтобы проводить поиски от случая к случаю, они сосредоточили усилия на непрерывных исследованиях, длившихся неделю и дольше. Тем не менее последняя запись, сделанная в сентябре, показывала, что они так ничего и не нашли. Я поставил последний журнал на то место, откуда взял его.
Карта с крестиками была наглядным отчетом об изнуряющем, но бессмысленном поиске и, похоже, подводила черту под работой отца. Он потратил годы, чтобы отыскать корабль, затонувший во время Второй мировой войны, потому что, как предполагалось, на борту находилась бесценная статуя, которую он очень хотел вернуть жителям Итаки. Одновременно он искал затерянный храм, находка которого восстановила бы его репутацию и принесла известность во всем мире. И тем не менее он никогда не проявлял того же упорства и решительности в вопросах, которые касались меня. Все его усилия были для других. Мне казалось, что я никогда не получал равноценной доли его внимания наряду с работой, историей, обитателями Итаки и даже Ирэн. Отец дарил свое внимание всем, кроме меня.
«А ну его!» – со злостью подумал я, повернулся и вышел на палубу.
8
На ужин Ирэн приготовила молодого барашка с гарниром из бобов в томатном соусе и вареных овощей с оливковым маслом и лимонным соком. Мы ужинали на террасе, любуясь раскинувшимися внизу огнями Вафи. На Алекс было простое белое платье, которое очень шло к ее загару и завораживающим зеленым глазам. У меня из головы никак не выходило то, что произошло между нами днем, внезапное замешательство, которое я заметил в ее глазах. За столом наши взгляды время от времени встречались, и я чувствовал, как бешено начинало стучать мое сердце.
Разговор за обедом перетекал с одной темы на другую, не затрагивая ни войну, ни бабушку Алекс. Ирэн расспрашивала гостью о работе – та работала преподавателем в частной школе для европейских переселенцев в Лондоне – и, в свою очередь, рассказывала о своей семье и жизни на Итаке. Ужин удался на славу, и мы выпили несколько бутылок вина. Затем Ирэн принесла десерт.
– Он называется galactoboureko, – объявила она.
Десерт оказался очень вкусным. Что-то вроде сладкого крема в корзиночках из песочного теста, облитых медом. Позже, за кофе с персиковым ликером, Ирэн наконец коснулась темы бабушки Алекс.
– Алекс, что тебе известно о том, почему твоя бабушка уехала с Итаки? – спросила она.
– По правде говоря, совсем немного. Я знаю, что во время войны у нее были отношения с одним немецким солдатом и что с острова она уехала, будучи беременной. Вот, пожалуй, и все.
– А сама бабушка ничего не рассказывала?
– Нет, до тех пор, пока не заболела тяжело. Я понимаю, что это странно звучит, но, пока я росла, эта тема ни разу не обсуждалась. Я всегда думала, что мой дедушка умер молодым, но не могу припомнить, чтобы об этом кто-либо говорил прямо. Просто о нем никогда не упоминалось.
– А твоя мама? Ей бабушка ничего не рассказывала о том, что произошло?
– Только однажды. Мама очень хотела узнать о своем отце. До этого Нана никогда не упоминала о войне, но, наверное, она все-таки решила, что мама имеет право знать правду. Бабушка рассказала ей, что во время войны ее изнасиловали. Понятно, что после этого мама больше никогда не затрагивала эту тему.
– И тем не менее ты все равно хочешь узнать больше?
– Я не уверена, что Нана рассказала маме всю правду, – ответила Алекс. – Умирая, она говорила об одном немецком солдате, которого знала. Она сказала, что любила его. Но то, как она это сказала, говорило о том, что она никогда не переставала любить его. Не понимаю, как такое возможно, если он ее изнасиловал.