Улыбка Авгура
Шрифт:
Леший с ним, с Павликом, он свое получил. А выйдет из больницы - я ему еще добавлю... За всех униженных и оскорбленных сородичей. А за себя отдельно.
А дядя? Мог ли дядя пошутить с завещанием? Мог. Он любил всякие розыгрыши и мистификации.
Например, обещал Гретте гранатовый браслет - и подарил... томик Куприна. Или выдал мою мамулю за муж за светило в области радиоэлектроники. Светило оказалось бездомным аспирантом, ставшим-таки светилом спустя много лет, в стране восходящего солнца. Или вытащил на свет Мэй Валлоу, - я прыснула в полотенце, - Самая удачная шутка дяди - это Мэй.
Ну и что теперь с ней будет?
И как быть с тетей, Максом и Гретой, которые привыкли жить в тени Великого и Ужасного дядюшки Генриха, не заботясь и не тревожась ни о чем. Дядя не только содержал их, но и годами жесткой дрессировки приучал к тому, что все решает он, он же за все и отвечает.
В итоге тетя, уйдя со сцены, не пришла никуда. Вернее, она стала домохозяйкой, но рядом с домработницей Нюсей делать ей было нечего, и, жестоко помаявшись от безделья, тетя ударилась в оккультизм.
Макс, который, как говорил дядя, не в счет, после школы закончил курсы автомехаников, затем был отмазан от самой непобедимой армии в мире, после чего несколько лет проболтался гондолой в проруби.
Впрочем, болтается и сейчас.
Красавица Грета закончила среднюю школу, музыкальную школу по классу фортепиано (клавесин по праздникам терзает она), художественную школу, поучилась бальным танцам, походила на курсы кройки и шитья, закончила два курса заочного отделения филологического факультета и, разочаровавшись во всем, осела дома как пыль на мебели...
Стало прохладно. Что-то плохо мне сегодня думается. Я посмотрела на небо, обнаружила, что закат сгорел до тла, и засобиралась домой. Тело пощипывало - наверное, я перестаралась с лунным загаром, а в голове раскачивался и гудел надтреснутый колокол - бэнц, бэнц! Увидев вывеску кафетерия, я поддалась искушению и толкнула дверь. Прошла к стойке, заказала парочку стаканов молочного коктейля. Первый выпила залпом, чтобы утолить жажду, второй - маленькими глотками, растягивая удовольствие.
Пока я взбадривалась, ко мне подсел молокосос приятной наружности и предложил доверительным шепотом:
– Девушка, будьте моей женой.
Наркоман, наверное. Нет, не похоже. Зрачки в норме. Просто псих. Надо с ним поосторожнее. Главное - не противоречить и не делать резких движений.
– Обязательно, дорогой, вот только допью свой коктейль.
Молокосос с длинными ресницами, которые поднимали сквозняк не хуже лопастей вентилятора, засмеялся задорным мальчишеским смехом:
– Вы единственная в этой дыре, кто прошел тест.
Я расслабилась. Не псих. Со сдвигом по фазе, но не псих.
– Да что вы говорите? Это был всего лишь тест? А я губу раскатала. Нехорошо, юноша, смеяться над святым.
– Вы правда особенная, - заверил молокосос. Он заметил, что я поглядываю на дверь, и уточнил, - Надеюсь, мы еще встретимся?
– Земной шарик круглый, - уклончиво ответила я, поставила пустой стакан на стойку, быстро расплатилась и выскочила на улицу.
По прямой дойду быстрее, чем по кривой, вдоль забора, - легкомысленно заключила я, отодвинула доску, болтающуюся на честном слове и на одном гвозде, и нырнула в сад. И немедленно попала в заросли одичавшей малины. Кое-как выпутавшись из них, обожглась крапивой. И напоследок угодила ногой в ямку.
Каблук зацепился за что-то твердое - корень или палку - и я полетела навстречу судьбе, расчищая путь лбом и включив для острастки сирену.
– Ай-ай-ай!
Ткнулась лбом в невесть откуда взявшуюся железобетонную стену.
Бу-ум-м...
– загудел лоб.
– Хук!
– отозвалась стена. Закрыв глаза, я сползла на землю. Алес.
– Ты че дерешься?
– возмутилась неясная фигура, едва различимая на фоне темного сада.
– Ты кто?
– спросила я мужественно. "Бандит! Вор! Грабитель!"; мелькнуло в голове. Или в том, что от нее осталось.
– Встать можешь?
– полюбопытствовал бандит. Я покрутила головой, пошевелила руками и ногами и сделала вывод, которому чрезвычайно обрадовалась:
– Могу.
Бандит протянул руку и помог мне подняться.
– Ты кто? И что ты здесь делаешь? Это, между прочим, частное владение, - затараторила я, топя липкий страх в бурном словесном потоке.
– Меня зовут Андрей. Я сосед. А ты кто?
– Какой такой сосед?
– не унималась я, - Я всех соседей знаю...
– Значит, не всех. Дом с мансардой знаешь? Недавно я купил его у старика Нестерова.
– Допустим, - не сдавалась я, - А что ты делаешь в чужом саду?
– Иду к Приваловым. Они пригласили меня на чай. А что, нельзя?
– Можно, - смилостивилась я.
Наверное, Греткин жених. Вот стерва, ни словом не обмолвилась! Сестрица называется!
– А ты кто?
– Я тоже Привалова. То есть не совсем... Я хочу сказать, что моя мама - Привалова, а я - Шахова.
– Так ты невозможная Ни!
– воскликнул сосед с непонятным для меня восторгом.
Я вздрогнула. Так меня называл один-единственный человек на свете да и тот уже умер.
Когда дядя пребывал в хорошем настроении, у него находилось много разных имен для меня - Ника, Венька, деточка, Ни... Но когда он сердился и топал ногами, то называл неизменно - мерзавкой и исчадием семьи. К мерзавке и исчадию я больше привыкла.
– Откуда знаешь?
– осипшим голосом спросила я.
– Слышал от Генриха Карловича. Он много чего рассказывал о тебе.
Было темно, и я не могла разглядеть выражение его лица, но мне показалось, что Андрей усмехнулся.
Ну и пусть себе. Какое мне дело до того, какие небылицы травил обо мне злопамятный дядя Греткиному жениху.