Улыбка Авгура
Шрифт:
– Ника, вставай, Павлика убили!
– Как, опять?
– пробубнила я из-под подушки и предприняла тщетную попытку, не открывая глаз, откинуть простыню, которая без страха и упрека стояла (вернее - лежала) насмерть. Фу ты! Открыв глаза и спихнув с себя подушку, сообразила, что тяну за край нижней простыни, той, на которой лежу. Хотела встать, но не смогла, поскольку все силы ушли на изматывающую битву с тетиными децибелами, упирающейся простыней и удушающей подушкой. Оставьте меня, мне хочется спать.
– Почему опять?
– удивилась тетя и растерянно захлопала фамильно-голубыми глазами.
–
– Ника, говорю тебе, никакого приступа не было. Нашего Павлика отравили!
– Допрыгался. Но я тут при чем? Слушай, дай поспать, а?
– Его отравили, честное слово! Вставай, прошу тебя, вставай!
Она произнесла это так, что я сразу поверила. Тоску, замешанную на страхе и приправленную отчаянием, не сыграешь шутя, этим можно только наполниться до краев и пролиться. Сон как рукой сняло.
– Постой, - я облизнула пересохшие губы, - Ты хочешь сказать, что позавчера Павлика убили?
По-настоящему?
– Ну! У нас...
– Финиш. Нет, подожди, - я рывком подскочила с кровати, - Сначала я все-таки проверю, - подбежала к двери, распахнула ее и крикнула, - Грета, Макс, ваша мама говорит...
– слова застряли костью в горле. На пороге комнаты стоял хмурый, явно не выспавшийся - как я его понимаю!
– мужчина средних лет среднего роста и крайне невыразительной наружности. Я моргнула, но человек не исчез. Я зажмурила глаза и досчитала до трех - стоит себе.
– У нас милиция, - закончила тетя Лиза.
– Здрасьте, - пробормотала я в растерянности. Что ни говорите, а воспитание - великая вещь. Если в детстве вас приучили здороваться, то это надолго. Даже столкнувшись нос к носу с милицией, вы машинально сделаете книксен.
– С обыском пришли, - тихо пояснила тетя. Оказывается, она и тихо умеет.
– Оденьтесь и пройдите в гостиную, - приказал Хмурый, почему-то пряча глаза, развернулся и рысью ретировался вглубь коридора.
Я случайно посмотрела вниз и увидела голые ноги. Силы небесные, да это мои ноги! И мои... Ой! И тут до меня дошло, почему Хмурый старательно отводил взгляд. Разумеется, не от стыда, что подслушал чужой разговор. Еще чего! Я обнаружила другое, более правдоподобное объяснение, а состоит оно в следующем: короткая маечка, в которой я улеглась спать, не ожидая от судьбы крутых виражей в сладкие утренние часы, едва прикрывала сами знаете что. Все остальные... хм... допустим, прелести беспардонно выглядывали наружу.
Вывод: не спи, пионерка, замерзнешь. В следующий раз без вечернего платья и меховой горжетки не лягу. Не забыть бы "шпильки" под кровать поставить. И ридикюль под матрас засунуть. Паспорт, носовой платок, немного денег и на всякий случай изделие номер один. Нет, два изделия номер один, поскольку случаи бывают разными. На то они, натурально, и случаи.
Я наспех натянула джинсы и рубашку, наглухо застегнулась, памятуя о недавнем конфузе, перехватила длинные волосы голубой лентой, брызнула холодной водой на помятое лицо и присоединилась к не менее помятым родственникам, собравшимся
Кругом уже кипела работа. Многострадальный дом переживал третий по счету и, очевидно, самый ужасный по последствиям обыск. Вещи, подхваченные небывалым трудовым порывом, на мой взгляд, несовместимым с данным временем суток, срывались с годами належенных мест, мебель отодвигалась и переворачивалась. Что-то уже хрустело под ногами. Словом, гостиная постепенно приобретала вид старой девы, зверски изнасилованной противоестественным способом. Кажется, так пишут в их протоколах. Ничего, если не так, старшие товарищи меня поправят.
Да, кстати, если есть противоестественный, то логично предположить, что есть и естественный способ насилия. Это какой же?
Нюся - наша неизменная хранительница чистоты и порядка, суровая повелительница тряпок и швабр, бесстрашная укротительница пыли и хаоса плотно сжимала губы, чтобы со злости не ляпнуть дорогим гостям лишнего, и метала по сторонам убийственные взгляды. Подвергнись я такой обструкции, давно бы пала замертво. Но то я, а то - менты. Ядовитые взгляды отскакивали от них, как бараний горох от танковой брони.
– Одно хорошо, - прокомментировала ситуацию невозмутимо-прекрасная кузина, - Если наш общий дядя припрятал копию своего завещания дома, то они...
– кузина мрачно кивнула в сторону, - Точно его найдут. Как ты считаешь?
А я считаю так: если Павлик не нашел, ментам искать нечего.
Возле стены сидели притихшие, явно испуганные понятые. Сам Хмурый расположился в библиотеке и по очереди выдергивал нас к себе на допрос. Нет, он выразился деликатнее - на беседу. Впрочем, не вижу разницы. Какой человек, находясь в здравой памяти и трезвом рассудке, станет беседовать с родными в доску органами да еще добровольно?! Покажите мне такого - и я посыплю голову пеплом и уйду в монастырь.
Только какой монастырь меня примет? Ничего, если не примет сразу, поселюсь в шалаше, как Ленин, и возьму монашек измором.
Шутки - шутками, а дело - дрянь. Павлик не умер, но его действительно пытались отравить. Так сказал Хмурый в ответ на мои недоуменные восклицания.
Недотравленый кузен, находясь между жизнью и смертью, вместо последнего "прости"; выложил ментам и про завещание, и про скандал, и про то, что мы ни перед чем не остановимся, чтобы прибрать к рукам его - его! законное наследство. В общем, заложил нас по полной программе. Каков поганец, а? Я до тебя доберусь, солнце мое запятнанное. Так доберусь, месяц мой ущербный, что мало не покажется.
– Как он мог?
– твердила тетя, пунцовея от праведного гнева, - Как он мог? Мы к нему со всей душой, а он...
– Мамочка, успокойся, - уговаривал взволнованный Макс, - Павлик остынет и возьмет свои слова обратно.
Находящийся рядом оперативник внимательно слушал, о чем они говорят. Казалось, что он не просто слушает, а кожей впитывает каждое слово, попутно сканируя мысли, и записывает все это в оперативную память.
Даже если Павлик и остынет, дело замять не удастся, слишком далеко оно зашло. Нутром чувствую: подозреваемся мы - скопом и по отдельности. Ну конечно! У нас был и мотив, и возможность подсунуть Павлику яд.