Улыбка Авгура
Шрифт:
Тридцать восемь холодных ступенек. Тридцать восемь несмелых надежд, которые привели меня к дыре в бревенчатом перекрытии, за которой мерещился слабый свет. Свет! Прислушалась - тихо. Осторожно просунув голову, плечи и руки в узкое отверстие, я подтянулась на локтях и вытащила ноги. Отдышалась, соблюдая конспирацию: прежде чем предпринять что-либо, надо понять, куда я попала и чем мне это грозит.
Непонятная конструкция. Какой-то дощатый ящик, нет, два ящика, поставленных один на другой. Нижний - широкий и длинный, но с низким потолком, так что можно только сидеть, да и то пригнув голову к груди.
Центральная часть потолка отсутствует, вместо нее - длинная деревянная полка шириной сантиметров в шестьдесят, укрепленная на прочных стропилах. Над ней возвышается второй ящик, такой же длинный, в полный человеческий рост, но узкий и без дна. Сквозь щели в досках действительно просачивается неровный розовый свет, что одновременно и обнадеживает, и пугает. Я опять прислушалась с тем же результатом, осторожно подползла к ближайшей щели и прильнула к ней глазом, но ничего не увидела. Так где я нахожусь - в собачьей будке или в очередном шкафу? Если это будка, то зачем полка, а если шкаф, то почему такой низкий? И вообще, где здесь дверь? Даже в конуре предусмотрен выход. Стараясь не шуметь, я переползала с места на место, осматривая и прощупывая нетесаные стены (заноз нахватала - ужас!), потом дело дошло до потолка. В общем так: если лечь на спину и долго долбить пятками по доскам, то вполне можно разнести эту фигню к едрене фене. Но делать этого не стоит, поскольку не известно, кто поджидает меня снаружи и каковы его намерения. Как говорится, не наломать бы дров. Я забралась на полку, а поскольку сидеть там было невозможно, то легла, и принялась лежа исследовать верхнюю коробку, которая возвышалась теперь прямо надо мной. Неловко повернулась, задела плечом верхнюю панель, и она съехала набок, открыв большую треугольную щель. Ой!.. Тишина... Выход! Обрадовавшись, я отпихнула крышку руками и ногами. Она легко поддалась, сильно накренилась вправо и опрокинулась за борт, произведя неописуемый грохот. Так падает, наверное, стадо индийских слонов. Я приподняла голову и окинула взглядом помещение.
Это была довольно большая комната без окон и мебели. Большей своей частью (но отнюдь не лучшей) я находилась внутри высокого двухъярусного постамента, задрапированного алой тканью, предназначение которого осталось для меня загадкой. Внизу, на деревянном полу, ровными рядами лежали циновки, рядом с каждой горела свеча. На циновках, поджав под себя ноги, фасадом ко мне сидели люди в черном, их было много - человек тридцать. Люди!
Мое появление вызвало всеобщий ажиотаж. Как я и мечтала. Кто-то зашелся в поклонах и беззвучной молитве, кто-то свалился без признаков жизни, кто-то ударился в истерику. Многие сорвались со своих мест и с криками ужаса бросились бежать к выходу, сталкиваясь, отпихивая и топча друг друга. В двери образовалась пробка из судорожно извивающихся и вопящих на разные лады тел. Падали горящие свечи, кое-где уже что-то дымилось, но никто не обращал на это внимание. Крики, топот, вой, истерический хохот, стоны слились в один непрерывный, терзающий слух звук.
Полный абзац.
Дикие они какие-то. Понимаю, конечно, что не красавица, но не на столько. Правда-правда! Бывают случаи и похуже, сама видела. Улыбка радости сползла с моего лица.
Я подскочила на ноги и спрыгнула с постамента на пол. Подошла к ближайшей бабе, багровой от натуги, которая, зажмурив глаза и прижав ладони к груди, самозабвенно визжала тонким голосом, легко перекрывая остальной шум, и врезала ей по щеке. Это был единственный способ быстро привести ее в чувство. Багровая баба немедленно заткнулась и, будто сломавшись пополам, грузно осела на свою циновку. Я быстро нашла пульс, оттянула веко глубокий обморок. Н-да, привела, называется, в чувство. Оставив бабу, я пошла вдоль центрального ряда циновок, то и дело натыкаясь на распростертые тела. Силы небесные, что это с ними со всеми?
– Ника, ты где? Я иду к тебе!
Я оглянулась на душераздирающий зов и увидела жуткую черную рожу, заросшую густой шерстью, с воинственным оскалом и адским блеском в глазах, которая вылезала из гроба, стоявшего на кумачовом постаменте. И силы оставили меня прямо там, где я в тот момент находилась.
– Теперь поняла, почему они испугались, когда ты вылезла из гроба? Прямо скажем, видок у нас обоих соответствующий, - развеял мои сомнения Андрей, - Особенно у тебя.
Мне хотелось задать ему много вопросов, и первый из них - какого лешего он расстроил мои планы, но мы бежали через широкий двор, едва поспевая за Пашей. Кололо в левом боку. Чай, не девочка скакать козой по пересеченной местности. Поэтому разборку я оставила (с глубоким сожалением) на потом.
С того момента, когда я постыдно хлопнулась в обморок, произошло следующее. Во-первых, я очнулась, во-вторых, Андрей затоптал разгорающееся пламя пожара. Я заметила, что он снял повязку, но рукой действовал неуверенно, как будто боялся, что она отвалится и в суматохе потеряется. Пластырь на лбу присутствовал, но весь какой-то черный, как, впрочем, и сам лоб, а костюм, ладно сидящий на его фигуре, был безнадежно испорчен пылью и, сдается, чьими-то экскрементами. То, что сначала я приняла за шерсть, на самом деле было паутиной. Послушайте, неужели я такая же?
В-третьих, пришедшие в себя люди расползлись кто куда. Все живы - и то хорошо. Интересно, что за ночные бдения они устроили у пустого гроба? И где мы, черт возьми?.. А в-четвертых, невесть откуда взялась Паша, внучка кладбищенского смотрителя, облаченная в неизменную ночную сорочку.
– Ника, - сказала она, приминая ладонью жалкие перья, торчащие из моей макушки.
Да что же это такое, граждане! Столько сил потратила, маскарад учинила, волосы на корню загубила, а они меня узнают. Безобразие.
Было очевидно, что Паша чрезвычайно взволнована. Она эмоционально жестикулировала, подпрыгивала от нетерпения, гулькала и клецала на своем птичьем языке и настойчиво тянула меня за руку.
Андрей наблюдал эту сцену со стороны и недоумевал.
– Твоя подружка? Чего это она?
– Мне кажется, она просит, чтобы мы пошли с ней, - фраза выпала из меня совершенно естественно.
Надо же, голос прорезался!
– обрадовалась я. Вполне нормальный голос, может, чуть более сипловатый, чем обычно, с хрипотцой - но не сексуальной, а подростковой, срывающейся в петушиный фальцет. Возрастные изменения? Х-м. Главное, чтобы не половые.
Направив фонарик на девушку, Андрей рассматривал ее с недоверием и жалостью. Гамма чувств, отразившаяся на его лице, была мне хорошо знакома. Я тоже испытала шок, когда в первый раз увидела Пашу.
Потом - ничего. Потом - привыкаешь.
Разноглазая нимфа стояла, не пытаясь уклониться ни от яркого света, ни от пристального мужского взгляда. Настолько открытая и беззащитная, что сердце рвется напополам.
– А мне кажется, что нам пора убираться отсюда, - произнес Андрей, смущенно отводя взгляд.
Я тоже слышала нарастающий топот сапог и какой-то подозрительный лязг.
– Паша, ты выведешь нас отсюда?
Погоня, похоже, была неизбежна, но уходить прежней дорогой не имело смысла, потому что в первую очередь нас кинутся искать там, откуда мы пришли. Да и не смогу я заставить себя спуститься по железной лестнице. Нет! Как подумаю о ней и крысах - так моментально бросает в крупную дрожь. И... ну... как бы сказать... А, скажу как есть! Умный не осудит, а на дурака наплевать... Мне кажется, что ко всем моим прочим достоинствам добавилось еще одно - непреодолимая клаустрофобия.