Улыбка Бультерьера. Книга первая
Шрифт:
Только что я был максимально расслаблен, и опять приходится напрягаться. Впереди лает пес. Обидно, если загрызет после всего пережитого. А ведь может, собака!
Бегу к озеру. Псина выскочила навстречу, цепь максимально натянута, прыжка на грудь можно не опасаться. Хороший, дрессированный пес, но инстинкты берут свое. Между нами два шага, овчар встал на дыбы, почти душит себя ошейником. Кавказские овчарки гораздо опаснее немецких. Кавказцы в недалеком прошлом защищали овечьи стада от волков. Немцев же изначально натаскивали на людей. Голодная волчья стая – противники гораздо более серьезные, нежели неуклюжие
Делаю ложное движение вправо. Кавказец «купился», дернулся. Ох как ему мешает цепь! Пес заваливается на бок, не мешкая вскакивает, но я уже обошел его с левой стороны и выиграл разрыв длиной в шаг. К счастью, мне знакомо древнее искусство хэнсо-дзютцу, включающее в себя психологию и этнологию, науку о поведении животных.
Далее мы прыгаем синхронно. Зверь мне на загривок, я – вперед-вправо. Он быстрее, я умнее. Лапа чиркнула по голени, не страшно. Главное, необходимый для следующих маневров разрыв увеличился еще на полшага. Пес снова прыгает в тот момент, когда мои руки только касаются земли. Кувыркаюсь ногами вперед и, чуть ощутив спиной землю, перекатываюсь вбок, немного назад.
Проигрываю шаг разрыва, зато опять обманываю собаку. Псина злобно рычит. Отлично, приятель, ты начинаешь злиться! Неожиданно бросаюсь навстречу собаке.
Пес инстинктивно припадает на задние лапы, разевает пасть, а я резво откатываюсь акробатическим колесом назад. Не дождешься ты, мохнатый, от меня жестоких парализующих ударов. Очень я люблю животных. И еще – если найдут тебя хозяева поверженным, сразу сообразят, в какую сторону побежал Номер Тринадцатый.
Не уверен, что они поверят в возможность выбранного мною варианта ухода, но проверять на всякий случай начнут и жизнь мою, без того многотрудную, усложнят еще более.
Слышишь, собака, за домом стрельба. Мы с тобой здесь танцуем, а они крошат друг друга из автоматов. Сильно я подозреваю, псина, что перестрелка не затянется надолго. Слишком просто мои «братишки» завладели оружием. И уж совсем фантастика начнется, ежели они так же просто вырвутся на волю. Так в жизни не бывает, собачка.
Короче, клыкастенький, прыгай не прыгай, бесполезно. Я от пули дедушки Сержанта ушел, а от тебя-то, песик, и подавно уйду…
Под аккомпанемент истошного лая я плавно, почти без брызг, ныряю в прозрачные, зеленовато-сизые воды озера. Сразу же шарахнуло по затылку холодом. Если температура воды и превышает ноль градусов, то не намного. По всем законам физиологии после пары минут купания в такой водице просто обязаны начаться судороги. Чтобы переплыть на другой берег озера, придется отмахать с полкилометра. За пару минут никак не получится.
Нет сомнений, выбранный мною путь побега устроители местного концлагеря, что называется, «не брали в голову». Собачка, как я уже говорил, скорее всего страховала крайние точки, те, где стена вплотную подступает к воде. Можно предположить, что вдоль берега, за стеной, оставлена засада (хотя и это вряд ли). Но в том, что на другой, дальней, стороне озера все чисто, – я уверен стопроцентно. Даже если безумец-пловец, чемпион Олимпийских игр родом с моря Лаптевых и предпримет отчаянную попытку покрыть леденящую кровь дистанцию вольным стилем баттерфляй, то его без труда засечет самый близорукий из охранников-Иванов. Фора в полторы минуты (именно столько времени прошло с момента моего прыжка из окна до момента моего нырка в озеро) не в счет. Я просто удачно вписался в нужный временной отрезок, воспользовался стрельбой, суматохой и стал на девяносто секунд невидимкой для сорока (как минимум) пар глаз. Искушенный японец назвал бы данный феномен интон-дзютцу, что означает искусство незаметно преодолевать преграды…
Вспомните еще про пса. Он, бедный, сейчас лает, надрывается погромче любой сирены сигнализации.
Подвожу итог: всем, кроме меня, озеро изначально казалось непреодолимым препятствием.
Да, я в силах пребывать долгое время в ледяной воде! Прошу не путать меня с пресловутыми «моржами». Про купание в прорубях я знаю не больше досужих граждан, иногда заглядывающих в телевизор. Зато я знаю очень много о ямабуси с Японских островов, горных отшельниках периода мрачного Средневековья.
Самураи отшельников не уважали. Объявили их вне закона и преследовали по статье «за использование колдовства и черной магии». Между тем колдовства в практике ямабуси было неизмеримо меньше, чем в арсенале сегодняшнего самого захудалого «народного целителя». Горные мудрецы в основном занимались вопросами самосовершенствования. Однако в оправдание кровожадных самураев отмечу, что проблемы общения с миром горных духов – ками занимали ямабуси в не меньшей степени. На стыке упомянутых увлечений родился «путь огня и воды» (хакудо).
Ямабуси поклонялись духам с помощью огня, топтали голыми пятками раскаленные угли священных костров. Не менее рьяно они отдавались и поклонению посредством воды. Один из вариантов подобного поклонения назывался «мисоги» и предполагал длительное, до часа, пребывание в ледяной воде. А под водой ямабуси могли находиться до двадцати минут!
Чтобы вынести подобные испытания, мало зазубрить нужные заклинания (хотя их роль в успехе всего предприятия огромна, особенно правильно произносимые ритм и размер). Нужно еще иметь здоровое, подготовленное годами специальных упражнений тело и железную, тренированную психику. В общем, «в здоровом, тренированном теле – здоровый, закаленный дух». Просто, как все гениальное, до банальности…
…Шесть лет я практиковал «путь огня и воды», и сейчас, на трехметровой глубине, я был абсолютно спокоен и уверен в своих силах. Я плыл неизвестным для европейцев стилем «болотная черепаха», медленно повторяя про себя мантру «трех сокровищ» – духа, тела и разума.
Вынырнуть мне пришлось лишь дважды. Первый раз, чтобы набрать в легкие свежую порцию воздуха. Я перевернулся под водой на спину, медленно всплыл, так, что лишь нос оказался над поверхностью воды, и с наслаждением втянул в себя живительный эфир. Пахло лесом, половина пути позади.
Второй раз я вынырнул, чтобы осмотреть приближающийся берег. На долгих пятнадцать секунд моя голова поднялась над водой. Лес в основном лиственный, редкий. Людей поблизости нет, старое кострище на берегу – годичной давности. Плакучая ива чуть левее низко склонилась у самой воды – здесь и буду выходить.
Я подплыл вплотную к берегу. Глубина не больше тридцати сантиметров, живот чуть не касается мягкого липкого ила, над головой жухлые ивовые ветви.
Из воды я выскочил прыжком, в темпе преодолел прибрежное редколесье и наконец расслабился.