Улыбка черного кота
Шрифт:
И, как ребенку, так же отчетливо и ласково ответила ему китаянка Цзяоцин, изумленная тем чувством, которое пробудили в ней его беззащитность, его простота и печаль:
— Это хризантемы, Ло. Здесь, в Китае, мы называем их Лапы Белого Дракона.
Он понял и медленно кивнул. А девушка так и осталась стоять у двери, не в силах тронуться с места и вымолвить больше ни слова. Потом она положила хризантемы на легкий столик у его изголовья и молча ушла.
После этого Дина стала приходить в клинику — сначала изредка, потом все чаще и чаще. Отец улыбался, встречая ее в коридорах — она никогда не заходила к нему в кабинет во время своих визитов, — и тоже молчал, не желая спрашивать ее ни о чем. Когда же молодой человек научился поддерживать беседу и смог говорить уже по-настоящему,
— Мы живем в самой большой стране мира, — рассказывала она ему, как малому ребенку, напоминая сама себе учительницу в начальной школе. — Китайцев на свете очень много — один миллиард триста миллионов человек. И на всех не хватает ни земли, ни зерна, ни работы, ни одежды… Нас было бы еще больше, но мы ввели правило — в одной семье один ребенок. Мои родители богатые люди, и они смогли заплатить за меня большой штраф, когда я родилась.
— Штраф? — Ло смотрел на нее недоуменными глазами, и девушка, вздохнув, объясняла непонятное ему слово. А потом беседа продолжалась.
Она рассказывала ему элементарные вещи: о том, как устроена ее страна и какие народы в ней живут, как устроен мир, какие еще есть страны и люди на земле. Молодой мужчина впитывал информацию, словно губка прозрачную и чистую воду; он учился с огромным желанием и старательно запоминал новые сведения.
— У него определенно есть навыки умственного труда, — прозвучал однажды во время такой беседы у Дины за спиной задумчивый голос. И она, обернувшись и мгновенно запунцовев от неожиданности, обнаружила своего отца, который неслышно и, видимо, давно уже зашел в палату. — Попробуй поговорить с ним о разных профессиях. Вдруг тебе удастся пробудить в нем какие-нибудь воспоминания?…
Дина подчинилась воле отца, но, сколько бы ни говорила она с Ло об инженерах, строителях и педагогах, все было тщетно — ни одна из названных профессий не пробудила в задумчивых голубых глазах молодого человека никакого заметного душевного отклика.
Чем больше проводила с ним времени Дина, тем больше привлекал ее этот незнакомец. Однажды утром она забежала в клинику раньше обычного. В комнате Ло она застала группу врачей — проходил консилиум. Девушка тихо вошла и, оставшись незамеченной, решила послушать, о чем говорят специалисты. Больной стоял лицом к окну, раздетый по пояс. Его спину прощупывали ловкие руки специалиста по тибетской медицине. Тот объяснял остальным значение проводимых им линий и по определенным точкам диагностировал состояние здоровья всего организма. Дина с легким чувством неловкости взглянула на широкую обнаженную спину и… вздрогнула. Над левой верхней лопаткой Ло ей улыбалась лукавая морда кота. Давнее, почти умершее воспоминание мгновенно ударило девушке в сердце, и, боясь закричать от неожиданности, прикрыв рот рукой, она пулей выскочила из палаты.
У Цзяоцин имелись все основания для того, чтобы столь эмоционально, почти болезненно, отреагировать на эту татуировку. Давным-давно, когда она была совсем маленькой девочкой, один даосский монах, чудом не погибший во времена культурной революции, гостил в хлебосольном доме ее отца. Он и предсказал тогда, что девчушку, любимицу доктора Сяо, так смешно и забавно поглядывавшую на гостя из-под широкого рукава национальной одежды, ждет жених с котом на плече. Ее родные потом долго смеялись и вышучивали малышку, представляя ей в лицах, как к ней явится свататься высоченный парень, несущий у себя на закорках сердито шипящего кота. Кот, говорили они, непременно будет черно-белый и больно оцарапает ее, как только жених приблизится…
Дина, как современная девушка, много ездившая по свету и прочитавшая немало умных книг, давно уже забыла о предсказании. Иногда ей казалось, что все это была глупая шутка старого, почти выжившего из ума — или, по крайней мере, с большими странностями — монаха. Но время шло, ей исполнилось уже двадцать пять лет, и хотя родители считали, что ей пора уже обрести пару и подарить им внуков, женихов как-то все не находилось. Разумеется, ее отец занимал достаточно высокое положение, да и сама Дина была довольно хороша, чтобы не испытывать недостатка в поклонниках. Но ни один из них не сумел затронуть сердечка Цзяоцин, как нарекли ее при рождении. Увлеченная учебой, она и не думала искать себе суженого, а в последнее время уже стала побаиваться, что, того и гляди, ей придется выйти замуж за человека, которого, по китайскому обычаю, выберут для нее родители.
Кот на плече… Обычная, хотя и мастерски выполненная татуировка. Как же она раньше не видела этого знака? Ах да, конечно, она ведь до сих пор никогда и не видела Ло с обнаженной спиной!.. Но отец-то наверняка знал об этой татуировке — не мог не знать, он ведь лечил юношу, пересаживал ему кожу, много раз осматривал его! И о предсказании старого монаха он, разумеется, тоже забыть не мог. Так, может быть, именно поэтому он и возится с незнакомцем? Может быть, видит в нем не только земное повторение погибшего сына, нечаянный подарок судьбы осиротевшему дому, но и возможного будущего зятя? Отец просто хочет помочь ей?… Но вправе ли она, Цзяоцин, брать на себя какие-либо обязательства? Ей необходимо прежде всего разобраться в себе, понять, что она чувствует и нужен ли ей этот человек, упавший к ней прямо с небес обгорелым калекой и оказавшийся воплощением давнего предсказания?…
Дина решила никому ничего не говорить о своем открытии. Ведь все в ее доме помнили про шутку старого монаха. А вот о татуировке нового пациента, к счастью, знал пока лишь ее отец. И Дина ничего не говорила ему, не желая открывать свое сердце, так долго молчавшее и сейчас смятенно бившееся в груди…
Лечение явно шло на пользу этому странному Ло. Он поправился уже настолько, что мог самостоятельно выходить за ворота клиники. У него было новое имя, новое лицо, новое гражданство. Но кто он, откуда родом и как попал в Китай, к этим добрым людям, он так и не знал. Доктор Сяо был великолепным мастером своего дела, и молодой человек мог без страха смотреть на себя в зеркало. Его лицо стало нежным, как у девушки: молодая кожа обтягивала лоб и широкие скулы, небольшой прямой нос выглядел вполне гармонично, а темные брови над голубыми глазами делали взгляд выразительным. Пухлые розовые губы — такого цвета, какого не бывает обычно у взрослых мужчин, — придавали мужчине вид совсем юноши, почти подростка.
Первые прогулки за воротами клиники Ло начал предпринимать, разумеется, в сопровождении Дины. Она показывала ему близлежащие улицы, рассказывала о людях, домах и машинах. Он забыл, что такое велосипед, и был теперь уверен, что не смог бы проехать и метра на такой вертлявой штуковине. А настоящий китаец, думал он, катается на велосипеде с ранних лет до преклонного возраста. Так кто же я?…
Эта навязчивая, болезненная мысль преследовала его всюду, всегда, — во сне и наяву. Ло хотел теперь научиться всему сразу: и езде на велосипеде, и пользованию городским транспортом, и умению водить машину. Но, говоря Дине об этом, он непрестанно задумывался: а раньше-то я умел это делать?… Дина и ее отец советовали ему не торопиться, щадить себя. «Твоя кожа должна крепко прирасти, не торопись. Если ты ее порвешь, пришить заново будет трудно», — говорил доктор Сяо, глядя на него с ласковой улыбкой. И Ло кивал, неотступно размышляя при этом: а моя старая кожа — какой она была? Такой же светлой — или?…
Никакая психика не сумела бы выдержать постоянного прессинга подобных мыслей, сомнений, раздвоения личности и неуверенности в себе. Мало-помалу Ло стало казаться, что он всегда жил в этой стране, в этой клинике, общался с этими добрыми и ставшими дорогими его сердцу людьми. Память так и не вернулась к нему, но пустота в его душе медленно и верно заполнялась новыми мыслями, чувствами, образами и воспоминаниями. С тех пор как он вышел из комы, у него появились новая собственная память и новые понятия. Доктор Сяо точно вылепил его из глины и иногда, почти ощущая себя Господом Богом, думал: это я создал эту новую жизнь. Я снова стал отцом, хотя всего лишь и названым. Я возродил это тело с нуля — из пары лоскутков кожи, из пряди волос… Я хотел этого, и у меня получилось…