Улыбка Джоконды. Книга о художниках
Шрифт:
Стало быть, подальше от Брюллова, Александра Иванова, Саврасова, Васнецова, Мясоедова, Ярошенко…
«Зачем ты не едешь? – удивлялся Бенуа Сомову в своем письме из Парижа от 1 марта 1897 года. – Зачем киснешь в Петербурге? Ведь тут действительно хорошо и лучше… А как дивно теперь в Версале, такая в нем тройная (?!) меланхолия, как чудесен мертвый дворец посреди возрождающейся природы…»
Характерно высказывание отца Сомова, Андрея Ивановича, в письме к сыну (7 октября 1897): «Ты пишешь, что весь ушел в прошедший век, причем, конечно, разумеешь французское искусство и жизнь этого века. Еще бы не уйти! Я сам очень люблю эту эпоху, полную такой жизнерадостности,
Свою первую поездку в Париж Сомов совершил вместе с родителями, когда ему шел всего лишь 9-й год. Затем была поездка в Вену и Грац. В 20-летнем возрасте состоялось длительное путешествие по Европе: Варшава, Германия, Швейцария, Италия. Затем снова Париж. И снова Италия (Перуджа, Ассизи, Парма, Болонья, Рим). Естественно, это развило вкус Сомова как художника, расширило его эстетический горизонт.
С осени 1894 года Сомов работает в мастерской Репина. Много рисует: пейзажи, портреты, во всех его работах ощущается сосредоточенность, вдумчивость и серьезность. Именно в соединении таких качеств изобразил Сомова Филипп Малявин.
Казалось бы, Сомов стоит на реалистическом пути, но в 1896 году происходит перелом: живописец покидает мир реальный и уходит в своем творчестве в мир вымышленный. Его картины «Дама у пруда», «Письмо», «Портрет Бенуа» становятся предвестниками нового направления в живописи.
От «Дамы у пруда», по мнению Остроумовой-Лебедевой, создавалось «впечатление необыкновенной изысканности в сочетании красок, большой свежести и тонкости и в то же время чего-то болезненного».
Да, это был новый стиль Константина Сомова: тонкость, изысканность и болезненность. А еще на творчество Сомова оказал влияние Версаль: Сомов и Бенуа были влюблены в XVIII век. Версальские сюжеты, дамы и кавалеры, кринолины и парики замелькали в картинах друзей-художников. Но для того чтобы точнее постигнуть душу Версаля и почувствовать аромат ушедшей эпохи, Сомов тщательнейшим образом изучает мемуары и литературу XVIII века, музыку того времени и, конечно, изобразительное искусство (Ватто, Буше, Фрагонара и других блистательных мастеров).
Сомова, как «мирискусника», привлекало к себе и литературное письмо Гофмана, и аристократическая музыка Рамо, и изломанные линии графики Бердслея.
Любопытное признание делает в своей «Автобиографии» Игорь Грабарь:
«…его работы и тогда выделялись из общего уровня и характера работ репинских учеников своими нерусскими чертами. Его живопись была сдержанней, суше, деловитее, но и лучше по рисунку и форме, чем у других. Совсем непохожи на все, что делалось в мастерской, были его рисунки, казавшиеся нам деланными, надуманными и несамостоятельными, явно подражательными, копировавшими какие-то оригиналы из иностранных журналов, более всего английского «Studio». Я только позднее, со слов Бенуа, понял, какими путями Сомов превратился из репинского ученика в «иностранца» в русском искусстве, каким я его узнал в Мюнхене, после того, как увидел его первые чисто «сомовские» картины, особенно «Прогулку», несказанно поразившую меня новизной выдумки и остротой вложенного в нее чувства эпохи».
Вот и сподвижник Льва Толстого Валентин Булгаков характеризует Сомова как «русского иностранца», который «офранцузился» и порвал не только с репинским реализмом, но и с традициями русской живописи вообще.
Страшный грех: порвать установившиеся каноны и идти собственным путем!.. Условно говоря, все шагали в ногу, а Сомов и Бенуа нарушали шаг (а как же маршировка?!). Не случайно почти одновременно Сомов вырисовывал свою серию «Прогулки», а Бенуа живописал «Последние прогулки Людовика XIV».
Осенью 1897 года 28-летний Сомов уехал в Париж, где уже поселились Бенуа, Лансере, Бакст и Обер. К этой группе вскоре присоединились Анна Остроумова и Елизавета Званцева. Счастливое парижское время!.. Это явственно ощущается по большой акварели Сомова «Версальский парк».
В этот период живописец создает одну из своих очаровательных акварелей «В боскете». В ней дан как бы стоп-кадр для того, чтобы зритель насладился образами женщин, исполненных грации и изящества, в красивых туалетах. Одна сидит с кавалером на скамье, другая с собакой покидает боскет. Завораживает колористическое решение картины: бирюзовый наряд одной дамы прелестно гармонирует с опаловым платьем другой.
Когда Сомов вернулся в Россию, а это была весна 1899 года, он уже был сложившимся мастером. Он закончил свои версальские университеты, хотя следует отметить, что художник всегда оставался недовольным самим собой, своим творчеством. В письме к Остроумовой от 5 июня 1900 года Сомов жаловался: «…как всегда, я все примериваюсь, не могу привыкнуть работать без отчаяния и с верой в свои силы; сколько я помню, каждую весну у меня 3-4 недели проходят в ощупывании каком-то, в сплошных неудачах, в тоске от бессилия перед прелестью природы. Каким я теперь себя чувствую слабым! Какую плохую школу я прошел, потому что нарисовать самую простую вещь мне трудно до невероятия…»
Но все эти муки творчества бушуют внутри Сомова, а внешне в нем все кажется уверенным и удачливым.
Возвращение в Россию было связано с официальным рождением художественного объединения «Мир искусства», активным членом которого состоял Сомов. Он твердо прокладывал пути для эстетики «мирискусничества», утверждал ее и пропагандировал. Впрочем, последний глагол более подходит к Сергею Дягилеву, чем к Сомову, именно Дягилев провозгласил тезис, что искусство «самоцельно, саможизненно и, главное, свободно». Никаких идеологических нагрузок, никакого служения никому и ничему – ни идее, ни классу, ни власти. Вольный полет вольной фантазии. Система координат полета – красота.
Как писал Вячеслав Иванов в стихотворении «Красота»:
Вижу вас, божественные дали, Умбрских гор синеющий кристалл!..Вспоминая свою деятельность в «Мире искусства», Дмитрий Философов писал: «Мои друзья А. Бенуа и В. Нувель, К. Сомов и я были охвачены заразительной атмосферой поэтической красоты… Вместо грубости языка и выражения мы боготворили изысканность и утонченность…»
Третьяковская галерея, Румянцевский музей – все старо. Как отмечал в мемуарах «Поезд на третьем пути» Дон-Аминадо:
«На смену пришел «Мир искусства», журнал и выставка молодых новых, отважившихся, дерзнувших и дерзающих.
Вокруг них шум, споры, витии, «кипит словесная война».
Академические каноны опровергнуты.
Олимпу не по себе.
Новые созвездия на потрясенном небосклоне.
Рерих, Сомов, Сапунов, Судейкин…
Почитают Бенуа…»
А сам Бенуа писал:
«Нет художника более современного, нежели Сомов. Все его произведения насквозь проникнуты духом нашего времени: безумной любовью к жизни, огромным, до последних тонкостей доходящим гуттированием ее прелестей и в то же время каким-то грустным скептицизмом, глубочайшей меланхолией от “недоверия” к жизни».