Шрифт:
*Сигнал*
«Опять?».
«Снова!».
«Одна и та же мелодия! Каждый день, в одно и то же время…».
«Почему же ты такой пунктуальный? Почему я не такая?!».
Именно с такими мыслями, девушка привстает с кровати, найдя таки
«Какие-то «остатки сил», «осадки»!».
Потирая руками, еще «мутные», подернутые «сонной дымкой и туманом», темно-карие глаза. Расправляя следом и растрепанные темно-каштановые волосы, чуть ниже плеч, по ним, как по «сторонам».
«Кроватью», этот предмет мебели, можно было назвать с большой «натяжкой» и такими же кавычками. Скорее, деревянное раскладное кресло, «трансформер», обтянутое бежево-коричневой тканью, что стояло в углу светло-зеленой комнаты. Но «функции» свои он соблюдал и исполнял достойно, так что именовался и считался, именно ей.
Застилаясь днем, и в «сборке», темно-коричневым плотным, теплым пледом. А ночью и «разборке» – бело-голубым тканевым постельным бельем. Словно, «покрываясь» и «укрываясь» большими голубыми снежинками. Поверх белого «хрустящего», только-только «выпавшего», «нетронутого снега».
И дотягивается до «источника шума», расположенного, ровно, под ее левой рукой, на полу.
«Утро! Неплохо… Просыпаться, с желанием поскорее заснуть и жить, с желанием поскорее… Стоп!».
Касается левым указательным пальцем, с аккуратным бежевым, средней долины, ногтем, белого экрана телефона и «падает» обратно. Заставляя его, и себя, вновь ненадолго «затухнуть» и «погрузить» комнату во тьму и мрак.
Оправив левой рукой, мельком, тонкую лямку черной шелковой ночнушки, надетой на голое тело, спавшей с ее правого плеча. Она снова «утопает» в своей белой постели и черноте вокруг. Борясь с ними обеими, на «контрасте», со своей почти «меловой», «алебастровой» кожей.
Наступает тишина. «Пустой», и «мутный», темный взгляд, «обрамленный» длинными темными ресницами и широкими бровями, на высоком бледном лбу, «устремлен» в пустой белый потолок. Небольшой курносый нос морщится от однотонности и однотипности. Узкие, но пухлые губы, поджимаются в обиде и горечи. Небольшой аккуратный округлый подбородок чуть подрагивает. А щеки «вытягиваются» и «натягивают» чуть проглядываемые скулы.
Руки, «свешенные» с «кровати», касаются пола. Голова, последние секунды, «впитывает» мягкость подушки. Тело и ноги «запоминают» тепло простыни и шерстяного зеленого одеяла, заправленного в пододеяльник. Чтобы после, спустя пару минут, «поддержать» руки и коснуться холодного пола, застеленного темно-зеленым однотонным ковром, с мелким ворсом.
«Ковер не греет нисколько!».
Порой, ей кажется, что за ночь, он успевает «промерзнуть». И «промерзнуть» настолько, что даже покрывается «синим инеем». А после него и самим «белым снегом», «бело-голубым льдом»!
«Холодной и морозной бело-голубой коркой снего-льда!».
И вот, по этим «ледяным иголкам-ворсинкам», она и должна идти каждое утро к белому пластиковому окну. С длинным и широким белым пластиковым подоконником.
«Сеанс иглоукалывания» заканчивается, когда девушка касается белой пластиковой «ручки» средней длины, белой пластиковой жалюзи. И, «прокрутив» ее, открывает их на левой, одной трети, части окна.
Этот кирпично-бетонный, металло-стеклянный серый город, никогда не станет ей «родным». Никогда не станет и «любимым»! Данные «функции» не предусмотрены в его «инструкции по эксплуатации». «По применению» и «пользованию» им! Он так и останется «местом жительства». «Временным», к тому же… Даже и не «местом прописки». «Без добавлений» и «без красивых эпитетов». И вообще, «без комментариев»!
«А жаль!».
Ведь он, вполне мог, как и все «остальные», сойти за что-то «большее».
«Удобоваримое и удовлетворительное!».
Занять «место», куда «глубже» и куда «больше». Где-нибудь…
«Не знаю… В сердце?!».
Но так вышло, что он, уже давно «глубже» и давно «больше». «Дальше» и «дольше», чем «в сердце».
Конец ознакомительного фрагмента.