Шрифт:
1901 год, конец мая.
Фредрик Эгерман, адвокат, с такой силой захлопывает раскрытый перед ним фолиант, что взлетает облачко пыли; адвокат ставит книгу на полку над столом, снимает пенсне, прячет его в футляр, смотрит на карманные часы, подводит их, прибирает на письменном столе – все на своих местах: перья, чернильница, линейка, писчая бумага и книги, – быстро расчесывает бороду маленьким гребешком, решительно
Фредрик. Всего доброго, друзья мои.
Служащие (хором). Всего доброго, господин Эгерман.
Фредрик. Хватит на сегодня.
Служащие. Благодарствуйте, господин Эгерман.
Фредрик. Скорей на солнышко, друзья мои. Лето на дворе. (На прощанье он отдает им честь своей тростью, надевает шляпу и выходит на улицу.)
Нотариус. Что это с хозяином?
Секретарь. Женился на молоденькой, вот и ведет себя по-дурацки.
Нотариус. Ну-ну. (Корчит гримасу, потом начинает вытирать пыль со своего бюро.)
Фредрик Эгерман, насвистывая, с довольным видом идет по улице быстрым, пружинистым шагом, то и дело с кем-нибудь раскланиваясь. Он – известная и весьма уважаемая личность в этом маленьком городке.
Вот он входит в фотоателье Альмгрена, в дверях его встречает жена хозяина, надушенная толстуха в легком летнем платье. Она учтиво приседает и приглашает его подождать в приемной.
Жена фотографа. Адольф! Адвокат Эгерман пришел за карточками!
Адольф выходит из ателье. Это пожилой человек артистической наружности, пышноволосый, усы крашеные, но весьма искусно. В руке у него пачка фотографий, он кладет их на стол перед Эгерманом. Солнечный луч белой лентой пересекает ослепительно чистую скатерть.
Адольф (с гордостью). Должен сказать, что эти снимки вашей юной супруги – из числа лучших работ, когда-либо выполненных в моем ателье.
Фредрик раскладывает фотокарточки в ряд, одну за другой, и в маленькой приемной воцаряется мертвая тишина. Адольф сжал руки, выставил вперед одну ногу, склонил голову набок, на губах у него гордая улыбка. Фру Альмгрен скрестила руки на необъятной груди и словно бы застыла в умилении, глядя на все эти снимки красивой молодой женщины. Но вот смотр закончен, Адольф переводит дух, а господин Эгерман быстро собирает фотографии. Фру Альмгрен очнулась, как-то странно прищелкнув языком.
Фредрик. Великолепная, высокохудожественная работа.
Адольф. А модель-то какова! В конечном счете самое главное – это модель.
Фредрик. Да, ничего не скажешь: Анна Эгерман прекрасна.
Он гордится красотой жены, и это выдает голос. Фредрик прячет фотокарточки в бумажник и вручает Адольфу банкнот.
Они раскланиваются.
Адольф открывает и придерживает дверь. Фредрик выходит на солнышко, залихватским жестом надевает шляпу и начинает насвистывать новую мелодию.
Он останавливается у табачной лавки Хермансона и замечает афишу, возвещающую, что в городе гастролирует знаменитая театральная
После некоторого колебания Эгерман заходит в табачную лавку, покупает два билета в ложу и дорогую сигару. Прикуривает от маленькой газовой горелки, расплачивается и быстро выходит на улицу.
Кидает взгляд на афишу, чтобы удостовериться, что в заглавной роли действительно фрекен Дезире Армфельт. Медленным шагом, погруженный в размышления, Фредрик заворачивает за угол и подходит к своему дому.
Это длинное низкое двухэтажное здание постройки восемнадцатого века, его окружает сад, где на фруктовых деревьях уже набухли почки.
В прихожей рыжая горничная принимает у него шляпу, пальто и трость.
Фредрик. Хозяйка дома?
Петра. Само собой. Фру Эгерман не стала без вас пить чай. Она несколько раз спрашивала, вернулись вы или нет, сударь.
Фредрик. Я немного задержался.
Фредрик подходит к большому зеркалу на стене, поправляет галстук, приглаживает руками волосы. Стоя у него за спиной, Петра с интересом наблюдает за его движениями.
Ну вот и лето пришло.
Петра. Я больше люблю осень.
Фредрик. А-а.
Петра. Не ноябрь, конечно, а сентябрь.
Фредрик. Между прочим, Петра, сколько тебе лет?
Петра. Восемнадцать, сударь.
Фредрик. Приятный возраст.
Петра. Вы тоже так считаете?
Фредрик. Гм! Кстати, о юности: мой сын уже дома?
Петра. Он в гостиной, читает вслух вашей жене. Фредрик, улыбаясь, кивает Петре, она низко приседает и тоже улыбается.
Стол у окна накрыт к чаю. Чайник тихо кипит, а от стола посреди гостиной доносится аромат черемухи. Освещенная лучом солнца, сидит Анна; на ней желтое платье с тканым цветочным узором на подоле и изящной работы серебряным поясом на тонкой талии. Ее хрупкая фигурка утопает в большом красном бархатном кресле; она с увлечением вышивает на больших пяльцах. У ее ног на скамеечке примостился сын Фредрика Хенрик, красивый юноша лет девятнадцати. Тихим голосом он читает.
Хенрик. «…Рассматривая вопрос об искушении, Мартин Лютер говорит: «Ты не можешь помешать птицам летать над твоей головой, но ты можешь помешать им свить гнездо у тебя в волосах».
Фредрик: Здравствуйте, дети мои.
Оба поднимают глаза. Анна, просияв, отбрасывает свое вышивание, подбегает к мужу, обнимает его и подставляет лицо для поцелуя.
Добрый день, фру Эгерман. Простите, что заставил вас ждать с чаем, но я вижу, что вы не остались в одиночестве.
Он поворачивается к сыну, и на его лице появляется ироническое выражение. Они обмениваются легким поклоном и рукопожатием.
Здравствуй, сын. Как твой экзамен? Впрочем, это глупый вопрос. Конечно, ты сдал блестяще.
Анна. Профессор похвалил Хенрика. Он сказал, что ему очень приятно встретить теолога, который, в отличие от других, не идиот.
Фредрик. И твое решение стать священником остается в силе?
Анна. Фредрик! Не будь жестоким хотя бы сегодня. Хенрик. Папа!
Фредрик. Ладно, ладно! Я же ничего такого не сказал. (Фредрик вынимает билеты в театр и кладет их перед женой.)