Улыбнись мне, Артур Эдинброг
Шрифт:
— А из чего он?
— Ты не хочешь этого знать, — предупредил Артур.
А дракон ухмыльнулся:
— Просто есть в нашем мире такие ящерицы…
— Спасибо, откажусь, — содрогнулась я.
Дракон поставил в комнате два трюмо напротив друг друга, создав зеркальный коридор. Нас выставил между стёклами, как статуэтки.
Я смотрела в одно зеркало, Артур — в противоположное, и в уходящем во тьму туннеле наши фигурки множились и распадались, безвозвратно удаляясь друг от друга.
Дракон взял со стола какую-то чашку, плеснул в неё воды, поколдовал
— Сейчас будет немного холодно, — предупредил Ойгонхарт, щеголявший в пижамных штанах (и только в них одних).
И вдруг резко упал на колени, ладонями ударив об пол. От его пальцев по паркету во все стороны побежали морозные узоры — было неожиданно увидеть такое волшебство, вышедшее из-под рук огненного дракона. Ледяные рисунки потекли на нас с Эдинброгом, взобрались по ногам и выше, и, не успела я испуганно вдохнуть, как снежинки уже набились мне в рот.
— Faara, wello, edeu! — пророкотал дракон, и я почувствовала, как что-то внутри меня порвалось.
Будто нить, натянутую прежде, вдруг перерезали острыми ножницами.
Чёрт! Нет! Только не это!
Я запаниковала, пытаясь сдвинуться с места и развернуться к Артуру — мне вдруг показалось, что рвётся не только наша фамильярья связь, но вообще все связи между нами, что все наши чувства были не более чем побочным эффектом от колдовства…
Но я не успела: дракон хлопнул в ладоши, и по всей спальне вдруг вспыхнуло ослепительно-красное пламя. Ревущее, обжигающее, в мгновение ока превратившее мир в подобие полыхающего ада.
Кажется, я закричала от боли. А потом потеряла сознание.
Я очнулась всё там же — в комнате дракона, на уютной кушеточке у окна.
Кушетка по стилю была рекамье — то есть без спинки, но с двумя боковушками, с покрытием из бархата и изящными обводами.
Точнее, это в нашем мире такие кушетки называются рекамье — в честь знаменитой светской львицы XIX века, мадам Жюли Рекамье, хозяйки блестящего парижского салона. Пожалуй, сейчас я могла напомнить её тому, кто знаком с портретом этой дамы кисти Жака Давида: я тоже была одета в кремовое платье. Только вот на лбу у меня была не повязка, а мокрое полотенце.
— Вы очень эмоциональны, госпожа землянка, — проговорил дракон, увидев, что я очнулась.
Артур подал мне стакан воды и забрал полотенце:
— Всё хорошо?
— Ну. Наверное. Не считая того, что мы чуть не сгорели.
— Это была иллюзия. Господин Ойгонхарт любит всякую… красоту, — сдержанно блеснул глазами Эдинброг.
Я вдруг заметила, что он выглядит гораздо свежее, чем вчера. На щеках аж румянец проступил — да и синяки под глазами, появившиеся после Стылого флигеля, вдруг пропали.
— Вся моя магия вернулась ко мне, Вилка, — пояснил он. — Та, что раньше была в тебе.
— Вот как, — я вздохнула. — Значит, теперь я не смогу поддерживать тебя в заклинаниях?
Он молча кивнул в ответ.
— Деррржите, — Ойгонхарт протянул нам два одинаковых длинных кристалла, похожих на столбики аметистов, только гораздо тоньше. — Хоть я и разорвал вашу связь, она не пропала окончательно. Она хранится в этих камнях. Если однажды вы рррешите, что её надо веррнуть — одновременно разломите кристаллы. Это можно сделать даже голыми руками. И связь восстановится — без спецэффектов, просто вернётся. Конечно, это произойдёт только в том случае, если у господина Эдинброга не будет нового действующего фами-льяра.
Я с интересом посмотрела на кристалл в своих руках. В нём была удобная дырочка — можно повесить на цепочку и носить на шее. Артур кивнул и убрал свой камень в нагрудный карман жилета.
— Вам будет безопаснее уехать из Форвана, господин Ойгонхарт, — сказал Артур дракону на прощанье. — Пока здесь Аманда ДеБасковиц — вам рискованно тут оставаться.
— Яйцо учит курицу? Какая прррелесть! — восхитился рыжий дракон. — Мальчик, я живу уже очень давно и могу позаботиться о себе. К тому же и Аманда в куррсе этого — она же была моей ученицей. Даже если она воткнёт в эту грудь кинжал или меч-двуручник, — он самодовольно постучал себя по худой грудине, — мне ничего не будет. Как и от боевых заклятий. Как и от стрел. Я непробиваемый — это факт.
Уходя, я не могла не подумать: а насколько он непробиваемый для обезумевшей стихии, интересно? Если на него обрушится цунами, или с головой накроет потоком лавы — он просто скажет: «Бодрр-р-ряще!» — или всё же слегка потреплется?..
Мы шли по коридорам Форвана.
Казалось, что университет просто сошёл с ума: с одной стороны, его продолжали заполонять официальные лица со всех сторон света, слетевшиеся на Аманду, будто на мёд. С другой стороны, пёстрыми пятнами вокруг носились студенты, у которых внезапно закончились экзамены, а вместе с ним и необходимость носить форму.
Студентов очень печалило, что сегодняшний выпускной отменили… И они решили устроить свой — неофициальный. Потому что Твари Тварями, а вечеринка по расписанию! И ректорат, как ни странно, одобрил это решение, выделив под мероприятие весь западный сектор Форвана.
— Хочешь сходить туда? — спросил меня Артур.
Я удивлённо вскинула бровь:
— Ты в состоянии развлекаться, пока в лазарете творится чёрт знает что?
— Вряд ли, но надо попробовать. Потому что если мы продолжим сидеть здесь, то мне кажется, я просто свихнусь, — ровно сказал он.
И мы начали собираться на выпускной.
Я надела бордовое вечернее платье с рукавами буфф и длинным разрезом сбоку. Артур выбрал тёмно-синий костюм и завязал галстук виндзорским узлом, который здесь называли «престольным». Он небрежно зачесал волосы набок, побрызгался какими-то совершенно восхитительными духами и стал выглядеть ещё более впечатляюще, чем обычно.
Эдинброг поймал мой влюблённый взгляд сквозь зеркало, и я поспешила:
а) опустить глаза;
б) буркнуть «ничего так костюмчик».