Улыбнись мне, Артур Эдинброг
Шрифт:
А пока наберись терпения… и… обязательно верь в меня, ладно?
Иногда это очень важно — знать, что в тебя кто-то верит.
Я люблю тебя, Вилка.
Прощай.
P. S. Борис, заботься о ней. Но не слишком. А то убью. Найду и убью, честное слово».
— Какой идиот, — дочитав и выдержав паузу, трясущимися губами начала я. — Какой долбаный идиот заканчивает такое письмо словом «прощай»?!
— Да уж. У него, по ходу, совсем нет чувства языка… — пробормотал ошарашенный Борис. — Потому что последняя фраза так и подмывает, напротив, переборщить
Но я плакала.
Я опустилась обратно в пшеницу и плакала долго-долго.
Прощай. Вот козлина. Прощай!.
Борис сначала сидел рядом, потом наматывал вокруг меня угрюмые круги, как сторожевой пёс, потом сходил к столбу-указателю неподалёку и вернулся в большой растерянности.
— Что? — всхлипнула я. — Что ещё?
— Ну… — протянул землянин. — География тут забавная. На столбе есть указатели на «Коххо-Пьоджере, Тилирию, Лайонассу» и «Восточный Хейлонд, Лайонассу». Я же правильно помню, что это названия из фэнтези-книжек о Шолохе?
Он помнил правильно.
Я издала странный хлюпающий смешок, затем упала на спину и заорала в розовеющее вечернее небо:
— Я ненавижу тебя, Эдинброг!!! Я ненавижу тебя за то, что ты не здесь!
С полей взвились птицы. Испуганно вздрогнуло пугало. На далёкой ферме захлебнулась лютня, а Бор покосился на меня, как на больную, и тяжело вздохнул.
Это были не просто названия из книжек, а города из книг, которые всегда грели моё сердце. О которых я действительно говорила Артуру. Какое странное чувство: попасть в любимую сказку, но без любимого человека.
— Ладно, — ещё чуть погодя я вытерла слёзы и поднялась. — Давай попробуем найти какое-то место, где сможем дождаться Артура. Только, Бор, никому не говори, что мы с другой планеты. Тут таким никто не промышляет.
— Да без проблем. Я смотрю, ты приободрилась?
— Просто раз уж он смог настолько чётко направить нас сквозь вселенную, то и с формулой разберётся, — сказала я скорее для себя, чем для Бориса.
— Ммм. Формальная логика не согласна с твоим утверждением, — прищурился финансист. — Но вот сердце целиком и полностью «за».
И мы двумя потерянными, поддерживающими друг друга фигурками зашагали по холмам. Закатное солнце подталкивало нас в спины, незнакомые земли простирались впереди. Где-то там, за горизонтом мира, Артур держал свой бой. А нам оставалось лишь ждать. И, наверное, верить в лучшее.
Гад он всё-таки, этот Эдинброг.
Упёртый и одинокий гад…
ЭПИЛОГ
Прошло три месяца.
Вера в лучшее таяла день ото дня, и теперь, когда на пшеничных полях закончилась жатва, мои надежды бродили среди стогов белоснежными грустными привидениями. Я видела их блеклые тени всякий раз, когда выглядывала в кухонное окно на ферме «Медовая Патока», где жили мы с Борисом.
Это вышло случайно.
Мы пришли на ферму просто потому, что она располагалась ближе всего к месту нашей телепортации. Там мы познакомились с госпожой Ила-ей Чентри — взбалмошной, но весёлой молодой вдовой, хозяйкой огромного поместья, где она скучала среди слуг после гибели мужа (какого-то тилирийского криминального авторитета: подробности мы предпочли не знать).
Для нас Илая Чентри стала спасением. Мы для неё — отдушиной.
Наша наспех сочинённая легенда — что мы, дескать, чужеземцы, путешествовали в дилижансе, на нас напали разбойники, и теперь мы ждём потерянного друга, — была шита белыми нитками, но Илая не допрашивала нас и не пыталась уличить во лжи.
— Если мой муж чему-то меня и успел научить, пока не умер, — говорила она, высоко вскинув точёные брови, — так это тому, что в чужие секреты лучше не лезть. Мне приятно ваше общество, господа: я ещё не встречала настолько забавных чужестранцев. Поэтому, хранителей ради, спокойно живите на ферме — пустых комнат у нас полно. Но помните: я неплохо владею мечом, а мои слуги верны мне и по тилирийским законам чести будут мстить за меня и вам, и вашим родным до седьмого колена. Так что будьте паиньками, — подмигивала Илая.
— Горячая штучка! — восхищался Бор. И иногда по ночам на цыпочках уходил в хозяйскую спальню.
Впрочем, помимо «забавности», мы оказались ещё и полезными.
Борис консультировал хозяйку по финансовым вопросам, а к концу второго месяца начал продавать свои советы и жителям соседних имений тоже. Я же чувствовала себя нелепой и бессмысленной ровно до тех пор, пока не наткнулась на комнату со старыми, запылёнными картинами, завешанными простынями. Из-за неподходящих условий хранения они были в жутком состоянии, хотя свет и цвет, сюжеты и композиции намекали на то, что это были работы настоящих мастеров.
— А, — сказала Илая. — Мой муж иногда получал холсты в качестве оплаты за некоторые… ммм^ неофициальные дела. Но он не оставил распоряжений о том, как быть с картинами дальше. А мне самой не хватает знаний и связей, чтобы разобраться ещё и с этим вопросом. У тебя есть идеи, Вьилка? — у неё был забавный акцент.
— Для начала стоит их отреставрировать, — прикинула я, глядя на полотна. — Я не большой мастер, но если вы разрешите — я могу попытаться.
— Развлекайся! — улыбнулась Илая.
Развлечения были её религией.
Так я начала заниматься реставрацией картин.
А потом внезапно начала рисовать сама.
Артура. Снова и снова. По памяти. Илая говорила, что мне удавалось как-то особенно изображать глаза колдуна. Будто портрет на тебя действительно смотрит, куда бы ты ни шёл.
Думаю, причина этому была простая.
Я рисовала глаза Артура со всем возможным тщанием по той единственной причине, что пыталась в них, нарисованных, найти ответ: как? Как ты мог это сделать? Если верил в себя, почему же всё-таки не позволил мне помочь с порталами, чтобы затем уйти вместе? Если не верил… Здесь я обычно переставала спрашивать и начинала плакать.